…и дольше жизни длится…

Харьковская Рита

Костя поднял взгляд к небу: «Предки мои, мой Род! Помогите мне! Я сделаю все, что смогу! Помогите в том, что мне исправить и изменить не под силу»!

Где-то вдалеке громыхнул гром. Свинцовая туча ушла и расперилась яркими облаками. В небе снова светило солнце.

Солнечная и теплая погода стояла целую неделю.

Приехав домой, Костя и Ваня занялись постройкой новых ульев. Уже три роя жужжали в углах курятника. Пчелы просили новых жилищ.

Неделю Костя и Ваня мастерили ульи и отвозили их на пасеку.

Неделю

Ваня доставал из подпола банки с медом, чтобы залить в ульи, чтобы обеспечить пчелам пропитание на зиму.

А к концу недели распахнулись ворота, и во двор вошел тесть Кости и три его деверя.

Под свитками мужчин угадывались очертания обрезов.

– Что ж ты за человек такой, зятек? – отец Лизаньки хмуро смотрел на Костю:

– Если бы не Ванька, так и не узнали бы о твоей беде. Мы же семья! Должны стоять друг за друга горой! А ты – все молчком, все особняком. А если бы убили тебя? На кого оставил бы мою дочь и внуков?

Костя вымученно усмехнулся:

– На Вас бы и оставил. Знаю, что не бросили бы. И потом – ведь не убили.

– Не убили и не убьют! И к хутору твоему не подойдут, и другому закажут! Расскажи, кто там был?

Костя поморщился:

– Не надо никого наказывать. Они пьяные были. Не ведали, что творили. Не стану я вам ничего рассказывать.

– А нам твоих рассказов и не нать! Давно знаем, кто на тебя зуб точит. Вот с ними и разберемся. Идемте, сынки, – отец Лизаньки вышел, хлопнув дверью сарая так, что та едва не слетела с петель.

Еще через два дня на хутор приехал врач.

Он осматривал ногу Кости, попутно рассказывая, какая буча недавно была в соседнем селе: аж милицию из города вызывали, слава Богу, без смертоубийства обошлось. Разошлись все полюбовно.

Удивлялся, как быстро срастается перелом у Кости.

Быстро, но неправильно.

Нужно ногу по новой «ломать», накладывать шину, и тогда все будет нормально. И не нагружать! Лежать минимум месяц!

Костя усмехнулся:

– Не могу я месяц лежать, доктор. И ногу по новой ломать не хочу. Что будет, если оставить все, как есть?

– Останешься хромым на всю жизнь.

– Ну хромым – так хромым, – Костя провел доктора и перестал думать о неправильно срастающейся ноге.

Лизаньке никто так и не рассказал о том, что ее муж был на волосок от смерти. Не знали об этом и девочки. Костя и Ваня всем рассказывали одинаковую побасенку: папа упал с яблони и повредил ногу.

На следующую весну Костя снова хлопотал в саду и на пасеке. Бегать вокруг ульев и деревьев ненужно, а до пасеки и на телеге добраться можно.

Больше незваные гости его не беспокоили. Урок, который им преподали отец и братья Лизы, был усвоен и запомнен надолго.

Когда Ване исполнилось пятнадцать, и он окончил сельскую восьмилетку, юноша захотел уехать с родного хутора.

– Отец,

я хочу поступить в металлургический техникум в Запорожье. Я хочу варить сталь для страны! Мне очень нравится и наш дом, и наши сады и наша пасека, но для себя я хочу другого пути.

Костя не возражал сыну.

Он помнил своего отца, своего деда, их глаза, загорающиеся огнем, когда они подходили в наковальне.

«Наверное, это в крови. Любовь к огню и металлу» – думал Костя:

– Следуй своему сердцу, сын. Оно не обманет.

Ваня уехал в Запорожье и стал учиться выбранной профессии.

Лизанька таки не оправилась после рождения дочери. Она с каждым годом становилась все тоньше, все эфемернее. Казалось, только Костина любовь и его цыганские «наговоренные» снадобья держат ее в этом мире.

Но у всего есть начало и есть конец.

Когда Надежде исполнилось тринадцать, ее мать просто не проснулась однажды утром.

Костя похоронил любовь всей своей жизни в степи под явором, где когда-то, много лет тому, сидел у костра ночью и думал об их дальнейшей судьбе.

Семья Лизаньки, поначалу, воспротивилась такому решению: для упокоения православных есть погост, но, глядя на почерневшее, угрюмое лицо Кости, поняла – спорить бесполезно. Мужчина все равно поступит так, как решил.

Каждый вечер, возвращаясь домой с пасеки, Костя делал крюк, и подолгу сидел у могилы любимой жены.

Иногда он, расстелив в траве рядюжку, там же и ночевал.

Он понимал, что дома его ждут и волнуются дочери, но ничего не мог с собою поделать.

Ведь здесь, под этим деревом, было похоронено его сердце…

Глава шестая

И без того малоразговорчивый Костя, стал настоящим бирюком.

Он отрастил окладистую бороду, добавив этим себе десяток лет.

Мало бывал на хуторе, проводя все дни в саду и на пасеке, приезжая только поужинать и смастерить все новые ульи.

Подходил к дочерям, ставшим уже совсем взрослыми, гладил их по головам:

– Простите меня, девочки. Ничего не могу с собой поделать. Не отпускает меня Лизанька, зовет каждую ночь.

– Ничего, папа, – дочери смотрели в глаза отцу с любовью и жалостью: – Мы понимаем. Мы справимся.

И они действительно справлялись. И в доме, и в коровнике, и в огороде.

Костя снова уезжал в луга.

Подолгу разговаривал с Лизанькой, рассказывая ей о том, что, как ему казалось, не успел досказать при ее жизни. Вытянувшись в траве под явором, смотрел в черное южное ночное небо. И августовский звездопад плакал вместе с ним.

Ваня окончил техникум и уже год работал помощником мастера в доменном цеху металлургического комбината, когда на страну обрушилась страшная беда.

Беда, которую не ожидали простые люди.