И небеса пронзит комета
Шрифт:
– Увы, чтобы выносить ребенка, матери приходится пожертвовать конечностью. Рукой или ногой, безразлично. Но, как вы понимаете, в сложившихся условиях это не такая уж высокая цена. Не чрезмерная, во всяком случае.
Крики, вопли, общее возмущение – заседание высокопоставленных политиков превратилось в настоящий базар. Скандал вышел оглушительный. Ройзельман тут же оказался под домашний арестом…
…чтобы с триумфом выйти на свободу меньше чем через неделю.
Человечество сдалось моментально, банально опустив руки перед неизбежностью (истинной или кажущейся, не имело уже никакого значения). Или, так даже точнее, подняло их. С этого момента Ройзельман и Корпорация стали диктовать миру свои условия, превратившись, по сути,
На всех континентах (за исключением Антарктиды) были открыты несколько мощных заводов (невероятно, невообразимо, неправдоподобно быстро, словно им помогали какие-то волшебные силы). Корпорация немедленно создала – вернее, легализовала – свою частную армию, в считаные дни увеличив ее численность за счет частных военных компаний, «диких гусей» [14] , отставников, решивших вернуться в строй, и прочих «добровольцев» (размеры «добровольческого» жалованья сохраняются в строжайшей тайне).
14
«Дикие гуси» – британский боевик 1978 года, название которого стало нарицательным (наемники).
Расходы? Да ладно! Фишер и Ройзельман могли себе позволить любые (в буквальном смысле) расходы: деньги потекли к ним мощнейшим потоком, в котором правительственные субсидии смешивались с многочисленными частными «пожертвованиями».
Скорость изменения мира поражала. За считаные недели и ООН, и правительства отдельных государств стали не более чем функциональными подразделениями Корпорации. Неофициально, разумеется, но от того, что зритель «не видит» кукловода, марионетки не перестают быть марионетками.
Власть Корпорации была такой, что не снилась ни одному диктатору. Против диктатора можно восстать. Но как восстать против того, кто тебя… спасает? Да, спасает, спорить с этим не стал бы никто. Кроме меня, наверное. Быть может, есть где-то люди, которые так же, как и я, считают происходящее чудовищно недопустимым, но я их не знаю. Я – белая ворона. А удел белой вороны – быть общим объектом для битья.
Смахнув с лобового стекла снег, я запустил двигатель, но выезжать со стоянки не спешил. Двигаться не хотелось. Достав термос с кофе, я налил себе кружечку. Термос готовил Герман, который жил теперь в моем доме. Их бывшие с Верой апартаменты остались целиком в распоряжении моей дочери. И попробовал бы он возражать! За спиной Веры теперь стояла сама Корпорация, готовая всем своим могуществом защищать участниц программы «Дети-R».
Моя дочь перенесла потерю будущего ребенка настолько тяжело, что, по-моему, слегка повредилась рассудком (честно сказать, она никогда не была семи пядей во лбу; невероятно талантлива – бесспорно, но не зря говорят, что «у балетных ум в ногах») и так, похоже, и не пришла в себя. И едва стартовала эта чудовищная Программа, Вера тут же ринулась в нее очертя голову, не сказав даже ни слова Герману.
Вообще-то Программа – удовольствие не только сомнительное, но и недешевое. Впрочем, для тех, кому это не по карману, государство предоставляет разнообразные субсидии (хотя бы на первый взнос), а Корпорация с любезной улыбкой предлагает не менее разнообразные кредитные варианты «на самых льготных» условиях (в переводе на язык цифр это означает практически пожизненную финансовую кабалу). Но мы – люди обеспеченные, так что для Веры финансовый вопрос проблемой не являлся.
Герман, узнав о решении жены, впал в ярость. Но…
После потери ребенка Вера словно переродилась: всегда робкая, нерешительная, практически безвольная и феноменально послушная, теперь она стояла на своем тверже Жанны д’Арк. Попытки же Германа ее переубедить (довольно скандальные, надо сказать попытки, с криками и оскорблениями, ладно хоть без рукоприкладства) завершились его – ни больше ни меньше – арестом. Оказалось, что, согласно скоропалительным поправкам в законодательство, любая попытка препятствовать Исполнению Женщиной Своего Высочайшего Долга (именно так) считалась серьезным правонарушением. Показательный суд вынес решение моментально: Германа обязывали не только содержать Веру и ее ребенка, но и оплачивать протезирование (тоже, кстати, недешевое удовольствие – киберпротезы Корпорации). Впрочем, от последнего пункта его внезапно «избавила» сама Вера. Вступив в жуткую организацию WDC («Женщины, преданные Долгу») и став «лицом» рекламной кампании «Дети-R», она получила новейший киберпротез абсолютно бесплатно. Но все прочие издержки ложились исключительно на Германа, с угрозой немалого срока в случае попытки уклонения от «Долга Мужчины».
Жить с Верой Герман больше не мог (я хорошо его понимал, общение с ней и для меня стало почти невыносимым), и я, сочувствуя его потерянности, предоставил несчастному «стол и дом». Ну, не то чтобы «стол» (его балеты по-прежнему ставились, принося какие-то роялти, большая часть которых уходила на содержание Веры, но все-таки), но «дом» точно. Герман махнул на себя рукой, жаловался, что не в состоянии больше ничего создать, начал опускаться и даже, по-моему, регулярно прикладывался к бутылке. Даже бриться перестал. Потерянный человек без каких бы то ни было надежд на будущее.
Зато он варил мне кофе и немного помогал по дому. Впрочем, я его особо не донимал, понимая чудовищность его катастрофы. Дело не только в утраченной любви – сломалась вся жизнь Германа. Он ведь привык все в жизни держать под контролем, именно поэтому был для Веры такой надежной опорой. А потом явилась комета… Пусть пока поживет, думал я, а там видно будет. Может, успокоится, может, даже смирится с новой Верой, может, даже найдет в себе силы вернуться к ней…
Допив кофе, я все-таки двинулся со стоянки, хотя домой ехать не хотелось совершенно. Должно быть, именно так чувствуют себя жертвы изнасилования. Хочешь убежать, но бежать некуда, потому что уже поздно, все уже случилось, от себя не убежишь. Ты уже раздавлен.
Раздавлен.
Сегодня на меня обрушился, кажется, весь мир. Мои доводы (наука должна быть прежде всего нравственной, разве нет?) грубейшим, оскорбительнейшим образом высмеяли и растерли в пыль, в порошок. Ну как же! Речь ведь идет о выживании человечества, время ли говорить о нравственности? Даже неприлично как-то, уважаемый профессор Кмоторович! И разве вы не понимаете, что женщина в программе «Дети-R» – героиня? И получает она в итоге куда больше, чем теряет: о всемерном соблюдении и строжайшей защите ее прав рука об руку заботятся государство и Корпорация, а взамен утраченной конечности можно приобрести (или взять в кредит – «на самых льготных», разумеется, условиях) прекрасные кибернетические протезы корпорации Фишера. Они ни на вид, ни функционально не отличаются от живой руки. Или ноги – пожалуйста. Реклама этих чертовых киберпротезов торчала теперь на каждом шагу. Одна такая гигантская нога (очень, кстати, красивая) венчала башню торгового центра (того самого, где потеряла ребенка Ника). И башню, и ногу над ней было видно практически отовсюду. Ночью нога «одевалась» светящейся неоновой сеточкой, точно чудовищным чулком.
Сейчас нога торчала прямо надо мной. К дому можно было проехать гораздо короче, чем мимо «Биг Сити» и набережной, но как раз быстрее-то мне было и не надо. Мне бы куда-нибудь подальше от людей.
Набережная – самое то, тут никого сейчас не встретишь. И погода не располагающая, да и вообще люди стали гулять гораздо меньше. Стали угрюмыми, словно затравленными, не люди, а тени какие-то. Раньше по первому снегу со счастливыми лицами бродили многочисленные влюбленные парочки, а детвора с визгом и пыхтением пыталась скатать из тонкого белого слоя хоть маленьких снеговичков.