И нет этому конца
Шрифт:
Федор Федорович щелкнул застежкой. И вдруг поднял голову, насторожился. Что это? Запах гари? Только этого им не хватало!..
Валера и в самом деле поначалу как-то не беспокоился. Ну, тряхнуло. Ну, вбок наклонило. Есть о чем волноваться! К тому же сказано ясно, русским языком: попали в воздушный поток. Сколько раз его уже болтало в самолетах — и ничего! Кроме того, он как-никак занят. Конечно, все эти трали-вали — ерунда по сравнению с вечностью. Но все же Наташа не такая дура, как показалась сперва. Так что с ней надо держать ухо востро!..
Но
Кому охота помирать? Старикам и то не хочется. Ни тому толстяку ученому, ни вот Федору Федоровичу. Вроде бы и пожили достаточно, и все же на тот свет не торопятся. Ясное дело, каждому своя жизнь дорога. И молодому, и старому, и хорошему человеку, и плохому.
А вообще, конечно, обидно, если они грохнутся. Что он видел в жизни? Сорок рублей в аванс. И столько же под расчет. От матери пятерку заначивал на кино. А для души? Один раз лицезрел Анастасию Вертинскую и два раза Евгения Леонова. И все. А впереди, может быть, его ждет завидное будущее. И опять замелькали перед ним знакомые картинки. Столько раз он их уже видел, что от воображения не требовалось никаких усилий. То он знаменитый кинорежиссер, при появлении которого стихают голоса и расступается толпа, заполняющая многочисленные холлы и просмотровые залы московского Дома кино. Гремят аплодисменты. Еще бы! Его фильмы получили всемирное признание. То он талантливейший кинооператор, чьи ленты давно стали вершиной операторского мастерства. Его кадры воспроизведены во всех учебниках. О них говорят на лекциях, по ним учатся молодые операторы. То, наконец, он прославленный киносценарист. У него на сберегательной книжке столько, что дух захватывает!
И, как всегда в его видениях, чуточку в сторонке стоял молчаливый и старенький Федор Федорович — его первый учитель…
И все это коту под хвост?
Прощай, дольче вита!..
Что это?.. Пахнет горелым? Веселенькое дело, ничего не скажешь!
У Валеры запершило в горле. Он закашлялся.
— Товарищи, где-то что-то горит! — услышал он потерянный голос старого ученого.
Запах быстро усиливался.
Первым не выдержал сидевший перед Валерой молодой деятель с широкой лысиной. Отстегнув ремни, он бросился к дверце в кабину пилота. Забарабанил. Никто не отозвался. Тогда он рванул на себя дверцу, и она открылась. Но зайти в кабину ему помешала выскочившая бортпроводница.
— Нельзя сюда!
— Почему вы не сажаете самолет? У нас уже не продохнуть от дыма!
— Успокойтесь, гражданин! — лицо у девушки стало белее полотна. — Экипаж принимает необходимые меры.
— Какие меры? Мы все хотим знать, что нас ждет!
— Скоро узнаешь, — спросонья буркнул, подняв и тут же опустив голову, человек в майке. Когда он перешел из лежачего положения в сидячее, никто не заметил.
И вдруг в уши ударил отчаянный крик цыгана:
— Самолет горит!
С
— Там! Там!..
Отбросив ремни, Валера, старый ученый и человек в майке вместе с молодым деятелем устремились к правым иллюминаторам. И сразу же отпрянули: из гондолы двигателя вырывалось яркое пламя!
— Граждане! Займите свои места и застегните ремни! — бросилась к ним бортпроводница.
Но ее никто не слушал.
Тогда она кинулась в кабину, к пилотам.
— За что, друг? — схватил Валеру за рукав человек в майке. — Ведь семь лет отсидел… Детишек еще не видел…
В этот момент самолет стал резко падать на левое крыло. Душераздирающе закричала женщина в ситцевом халате. Валера увидел, как она вместе с ребенком, которого держала на руках, вылетела из кресла…
«Все! Конец!» — подумал Валера, скатываясь к кабине.
На него навалились чьи-то руки, ноги, туловища. Влажная пятерня опустилась на его лицо и пыталась оттолкнуться.
— Отпустите! — боданул он головой.
Ладонь сползла с его лица. Деятель с широкой лысиной выбрался из кучи и ухватился за ближайшее кресло.
— Игорек, дайте руку! — взмолился к нему старый ученый.
Но тот даже не обернулся. Цепляясь за кресла, он начал судорожно карабкаться в хвост самолета. Глядя на него, пополз вверх и человек в майке.
— Вы смешны, Светликов! — крикнул вдогонку старый ученый…
Самолет падал, с каждой секундой набирая скорость…
«Неужели сейчас все? — лихорадочно размышлял Валера. — Удар, короткая сильная боль и полное исчезновение? Был Валера и весь испарился? Боже, как страшно!»
— Мамочка! Как страшно! — долетел до него плачущий голос Наташи.
«Сказать бы ей, — неожиданно подумал он, — что это одна секунда. Раз, и нет!»
Валера поднял голову и увидел в нескольких метрах черные с сумасшедшинкой глаза цыгана. И рядом — мокрое от слез, потемневшее от страха лицо его молодой жены. Размахивая руками, цыган громко прощался со всем белым светом:
— Эх, жизнь! Вот она, смерть наша цыганская! Держись, родная!
На другой стороне от прохода причитала Наташа:
— Господи, спаси меня! Мне страшно! Мне страшно!
Скатываясь и снова взбираясь, карабкались вверх молодой деятель и человек в майке.
Что-то орала, запутавшись в ремнях, толстая тетка.
И вдруг Валера увидел Федора Федоровича с «адмирой» в руках. «Зачем ему кинокамера?» — безучастно подумал он.
Голос Федора Федоровича дрожал от затаенных чувств:
— Послушайте!.. Включаю камеру! Буду снимать! Это последнее, что останется от вас родным и близким.
И объектив стал медленно переходить от одного искаженного страхом лица к другому…
Прикрывая физиономию рукой, кричал молодой деятель:
— Уберите кинокамеру! Это подло! Это низко!
Но Федор Федорович не обращал на его крики ни малейшего внимания. Снимать ему было невероятно трудно, кинокамера прыгала в руках, он стоял в немыслимой позе, чудом держась на ногах.
Решение пришло неожиданно. Валера перевалился через одно кресло, через другое, крепко ухватил Федора Федоровича руками, помогая ему удерживать равновесие.