И нет этому конца

Липкович Яков Соломонович

Галя опустила руку и вежливо попросила:

— Миша! Не нужно меня больше просвещать. Ладно?

Миша вспыхнул, но ничего не ответил…

Они вышли из монастыря через ближайшие ворота — верный признак того, что у них ко всему пропал интерес. Настроение у Миши было вконец испорчено. Он сделал вид, что вытряхивает из сандалий песок, и отстал от Гали. А она не стала дожидаться. Пока они спускались с холма, она обернулась всего раз — вначале — и больше не оглядывалась. Шла впереди и что-то вполголоса напевала. По-видимому, хотела показать

ему, что ей и одной неплохо, что она и одна не пропадет. «Пожалуйста… пожалуйста…» — с обидой думал Миша. Он даже еще убавил шаг: если она обойдется без него, то и он как-нибудь без нее доберется до дому.

Он старался вообще не смотреть в ее сторону. Тем более что оттуда прямо в глаза хлестало запутавшееся в редких деревьях предзакатное солнце. Он глядел или себе под ноги, или в высокое бескрайнее небо и сознательно отключал взгляд всякий раз, когда мог увидеть ее, идущую где-то там, внизу…

— Мишуня! — послышалось откуда-то сзади.

От неожиданности Миша вздрогнул, резко обернулся. Галя сидела, обхватив руками коленки, на пригорке, под которым он только что проходил. И хотя в голосе ее прозвучал явный вызов, похоже было, что это первый шаг к примирению.

— Я и не заметил, — просто сказал он.

Она в упор смотрела на него насмешливым взглядом, дожидаясь, пока он поднимется к ней.

— Ну, что будем делать? — холодно спросила она.

Так вот для чего он ей понадобился! На себя, видно, она не очень полагается…

— Есть несколько способов добывания денег, — небрежно начал Миша. — Один из них — что-нибудь загнать.

— Вот возьми и продай, — Галя скинула с себя куртку из плотной непромокаемой ткани и подала Мише. Сейчас она даже не смотрела на него.

Миша растерялся. Он держал в руках куртку и ощущал, как из нее уходит тепло. Но ничего взамен он не мог предложить. Вся его одежда состояла из рубашки, брюк и сандалий, из того минимума, без которого нельзя появляться даже студенту-первокурснику.

— Ну, иди!

— Куда? — не понял Миша.

— Продавать.

— Кому?

— Кому хочешь…

Так грубо и пренебрежительно она еще с ним не разговаривала. Чем он провинился перед ней? Он лихорадочно перебирал в памяти события сегодняшнего дня и ничего не находил, что бы могло объяснить такую странную и резкую перемену. Были одни мелочи, на которые дико было бы обижаться. В конце концов, не он ей, а она ему наговорила неприятностей. Не она, а он должен обижаться. Но он хоть сейчас готов забыть об обиде, вести себя так, как будто ничего не случилось… Нет, а что все-таки случилось? Что она имеет против него? Ей-богу, он не очень бы удивился, если бы она вдруг подняла голову, улыбнулась и, как ни в чем не бывало, предложила своим обычным мальчишеским голосом: «Ну, побежали!» И засмеялась…

Но она молчала, уставившись перед собой в одну точку.

— Ты что, не пойдешь? — недоуменно спросил он.

— А зачем двоим ходить? Я здесь подожду.

— Ну, как хочешь! — разозлился Миша. Круто повернулся и быстрыми шагами спустился с пригорка.

Он взбежал на шаткие мостки, соединяющие в грязные месяцы город с монастырем.

Теперь он не сомневался, что между ним и Галей все кончено. Единственное, что их связывало, — это необходимость вместе выбираться отсюда.

И вдруг он внутренне сжался. Он вспомнил монастырь. Там они уже понимали друг друга с полуслова и даже без слов. И все это неожиданно куда-то пропало…

Неужели (Миша даже остановился)… неужели она угадала его мысли… его гнусные мужские мысли… и решила быть от него подальше? Но ведь он никогда не позволил бы себе ничего такого… Да, но это знает он, а не она…

Ну, а если не это, а что-нибудь другое?

Он осторожно оглянулся. Галя сидела на том же месте. Но сейчас почти всю ее скрывал кустарник — видны были лишь голова да белое пятнышко блузки. Не двигаясь, она смотрела куда-то в небо, и в этой необязательной и напряженной позе Миша почувствовал новый вызов. Словно она решила не опускать глаз до тех пор, пока он окончательно не скроется из виду.

Итак, от него требуется только одно — продать? Что ж, он окажет ей такую услугу. Продаст и даже купит ей билет. Но купит он всего один билет. Сколько бы ему ни удалось выручить за куртку! Пусть знает, что ему от нее тоже ничего не надо… Интересно, как она поведет себя? Во всяком случае, ей придется повертеться, прежде чем что-нибудь решить.

Правда, ему еще было неясно, как он выберется отсюда. Но сейчас ему не хотелось ни думать об этом, ни давать волю своему воображению: стоит только представить себе одно, как за ним потянется другое…

Мостки кончились. Прямо за ними, буквально в десяти — пятнадцати метрах, начиналась небольшая редкая рощица, сквозь которую проглядывали многоэтажные дома: город все ближе и ближе подбирался к монастырю…

Показались первые прохожие. Миша прошел в рощицу и встал у перекрестка. Через минуту с ним поравнялась немолодая женщина с тяжелой хозяйственной сумкой.

— Здравствуйте! — смущенно произнес Миша.

Женщина взглянула на него («Вроде бы знакомый…») и приветливо ответила:

— А… здравствуй!

Миша шагнул к ней:

— Вы не купите у меня эту куртку?

Она лишь скользнула по куртке взглядом и сказала:

— Нет, милый, мы теперь с рук ничего не покупаем…

— Почему? — растерялся Миша.

— Теперь мы ученые.

Миша покраснел. Шагая рядом с женщиной, он сбивчиво и торопливо объяснил ей, почему он продает. Она не перебивала его и не смотрела в его сторону. Но когда он кончил, ехидно заметила:

— И те тоже так говорили.

— Как так?

— Да так.

— Ну, ведь этого не может быть!

— Э… милый, теперь все может быть…

Начало было явно неудачным. Оно обескуражило Мишу, но не настолько, чтобы он отказался от дальнейших попыток продать куртку. Впрочем, другого выхода у него и не было.

Следуя за женщиной, Миша вышел к каким-то ларькам. Там он осмотрелся. Здесь были две овощные палатки, пивной ларек и пункт для приема посуды от населения. За овощами стояло всего несколько человек. Зато к пивному «фонарю» и будке, где принималась посуда, сплетаясь хвостами, тянулись длиннущие очереди.