И нет этому конца
Шрифт:
Послышались чьи-то тихие и осторожные шаги.
— Галя! Это ты? — На всякий случай добавил: — Ну, давай выходи! Я вижу тебя!
Но пока он говорил, шаги пропали…
Миша зажег спичку и осветил лестницу. Метнулись за колонны черные тени. Миша отскочил назад. Прижимаясь спиной к косяку, он попятился к наружным ступенькам. О палке, которую он, доставая спички, прислонил к косяку, он даже не вспомнил. Еще бы немного, и он бы дал тягу.
Но тут он вспомнил о Гале. Ему не стоило большого труда представить, как долго и безжалостно хохотала бы она, увидев все это, и сколько неприкрытого
И, стыдясь своей минутной трусости, он вернулся к проему. Снова зажег спичку и, внутренне готовый ко всему, кроме отступления, двинулся по широким и пологим ступенькам вниз. На середине лестницы он вспомнил о палке, которую оставил наверху, ню возвращаться не стал… Будь что будет!.. То, что Гали здесь нет и не может быть, он уже не сомневался. Скорее всего, она пошла ему навстречу, и они разминулись. Но вернуться вот так просто он уже не мог. Если бы он это сделал, он бы окончательно перестал уважать себя: когда ноги только и ждут команды, чтобы повернуть назад, не так уж трудно разобраться в своих ощущениях.
У самого входа в галерею с кельями Миша вдруг обнаружил, что спичечная коробка пуста. Тогда он отодрал от стенки тонкую сухую дранку и последней спичкой зажег ее. С этим самодельным факелом, высоко поднятым над головой, он вошел в коридор.
По обе стороны узкого прохода тянулись кельи. Все было как будто в том же положении.
Неожиданно Мише пришла в голову странная мысль, что сейчас вторая половина семнадцатого века и что он не кто иной, как сам патриарх Никон, совершающий ночной обход монастыря. Он даже ощутил, как замедлились его шаги, уверенной и значительной стала походка. И одежда на нем соответствующая эпохе — золоченые ризы и клобук… А может быть, не обязательно ризы и клобук? Мог же тот иногда себе позволить ходить в легком и простом одеянии, с неприкрытыми темными и вьющимися, как у будущего царя Петра, волосами? И шагать не так, как приличествует его высокому сану — торжественно и степенно, а быстро, отсчитывая своими длинными и сильными ногами сажень за саженью.
Но независимо от того, как он ходил, попритихли, заслышав его шаги, монахини в своих каморках. Разбежались по углам ближние боярыни и боярышни, сопровождавшие царицу на богомолье. А некоторые из них даже крестились: изыди, сатана! Знали, что берут на душу великий грех, даже вот так, сквозь каменную стену, по-женски любуясь молодым и красивым патриархом… И только одна царица не двинулась с места в своей келье. Ни один мускул не дрогнул на прекрасном лице Гали. Лишь побелели, стали восковыми ее тонкие, длинные девичьи пальцы.
А он пошел дальше…
Перед ним неожиданно раскинулось необъятно-бездонное небо. Выбросив догоревшую дранку в темнеющий оконный проем, Миша спрыгнул на землю. Это была та самая насыпная терраса, где у них произошла размолвка. Теперь это в прошлом. Теперь он другой, очищенный от скверны страха за себя.
Из-под террасы выплеснуло тысячи огней… Но где же она?.. Бродит ли среди этих огней — крохотная, микроскопическая точечка? Или находится где-то здесь, на дне этой необозримой черной впадины?
О, если бы можно было в мгновенье ока перенестись туда к
И Миша, тяжело вздохнув, тронулся в обратный путь.
— Ми-и-и-ша!..
Это было так неожиданно, что он усомнился — могло и послышаться. Только когда далекий Галин голос позвал его во второй раз, он, не помня себя от радости, сорвался с места и побежал ему навстречу. Он не замечал ни темноты, по-прежнему окружающей его со всех сторон, ни дороги, которая круто спускалась вниз и петляла. Его охватило удивительное ощущение легкости и невесомости: порой ему казалось, что он вообще не соприкасается с землей — почти как в полете. Ему даже не приходила мысль об опасности. А она была рядом: притаились, подстерегая каждое неосторожное движение, валуны и ухабы, корни и пни. Все вытеснила радость. Радость, что все страхи уже позади, что она там, внизу, живая и невредимая.
А голос звучал все ближе и ближе:
— Ми-и-и-ша!.. Ми-и-и-ша!..
Мелькнуло белое пятнышко. Оно то появлялось, то исчезало. Миша не сразу разглядел, что Галя бежит в гору, бежит тяжело, то и дело переходя с бега на шаг…
Наконец и она увидела его. Остановилась, замахала рукой:
— Миша! Ну, быстрее!
Он в несколько огромных прыжков оказался рядом, даже проскочил немного вперед.
— Ты где пропадала?
— А ты где?.. Побежали!
— Куда?
— Там машина стоит!.. Идет в наш город!.. Сказали, что подождут!.. Побежали!
И они устремились под гору. Пока дорога шла вниз, Галя почти не отставала от Миши, который старался держаться к ней поближе, все время замедлял шаг и поглядывал в ее сторону. Вскоре он услышал, как она тяжело дышит. Он хотел взять ее за руку, чтобы помочь бежать, но она сердито отстранилась:
— Не надо.
Когда под ними заходили мостки, Миша обернулся, чтобы предупредить ее: то там, то здесь чернели вместо досок провалы. И надо же, чтобы именно в этот момент, когда он оглянулся, она вдруг вскрикнула и, всплеснув руками, растянулась на мостках.
Миша бросился к ней:
— Больно?
— Нет, ничего, — ответила она, поднимаясь с Мишиной помощью и отряхивая с себя пыль. — Побежали!
Но, пробежав всего несколько метров, она снова ойкнула и остановилась.
— Что с тобой? — не на шутку перепугался Миша.
— Что-то с ногой.
— Что? Ушибла? Растянула?
— Не знаю… — Галя осторожно шагнула. — Больно!
— Можно посмотреть? — нерешительно спросил Миша.
— Все равно ничего не увидишь… — И, сделав еще один шаг, призналась: — Нет, не могу!.. Что же делать?
— Я сбегаю, предупрежу их, чтоб подождали. Где стоит машина?
— Во дворе дома. В одном из дворов. Только я не знаю, как эта улица называется…
— А ты скажи, как туда пройти?
— Как? — Галя на секунду задумалась. — Надо дойти до переезда…
— До переезда? — удивленно переспросил Миша.
— Да. А там свернуть налево, а потом… Нет, все равно ты ее не найдешь!.. Пошли! — Галя взяла Мишу под руку.
— Куда ты пойдешь с такой ногой?
— А что нам делать? — И она, держась за Мишу, молча превозмогая боль, дошла до середины следующей доски и встала.