И нет этому конца
Шрифт:
— Молодчага капитан Борисов! Нам вот так, — и я провел рукой по горлу, — нужен был еще один медик!
Лундстрем снял очки и принялся протирать их несвежим носовым платком. Его глаза подслеповато и беспомощно глядели на меня.
— Ты сам бросил учебу, — спросил я его как можно непринужденнее, — или…
— Или! — отрезал он и нацепил на носик очки.
Дальше выспрашивать его я не стал. Захочет — сам расскажет.
Теперь мы говорили исключительно о делах, и по его цепким вопросам ко мне я понял, что в медицине он разбирался и круг своих обязанностей представлял отчетливо. Мне он понравился с первого взгляда.
А что, если воспользоваться его приездом и махнуть на ту сторону? Тем более что старшина, которому пришлось с ходу заняться поисками Чепаля, не имел времени поинтересоваться другими делами отделения. Список раненых, привезенный им оттуда, почему-то насчитывал всего восемь человек, то есть намного меньше, чем у нас. Это на правом-то берегу.
Короче говоря, надо ехать.
— Саенков! — обратился я к старшине. — Остаетесь за меня. Вместе с товарищем военфельдшером. А я — на тот берег!
Утреннее солнце еще только приглядывалось к наступавшему дню. Из своих недосягаемых высей оно осторожно посматривало на грохотавший правый берег, словно не зная, на что решиться — уйти ли от стрельбы на весь день за облака или, невзирая ни на что, отпустить людям то немногое из своих осенних остатков, что положено им на сегодня.
Наконец после долгих колебаний оно выбрало второе — открылось людям до последнего лучика.
Панько, которого я взял с собой, оттолкнул лодку от берега и всем туловищем повис на носу. Солдаты взмахнули веслами, и в лицо мне ударили тяжелые холодные капли. Я поежился. Первая лодка с шестью связистами ушла вперед метров на тридцать.
— Поднажать! — скомандовал сидевший на корме лейтенант.
Все шире становилась полоса воды, отделявшая нас от левого берега, и с каждым метром на душе было беспокойнее и торжественнее. Трудно сказать, представляли ли какой-либо интерес для гитлеровцев две рыбацкие лодчонки с солдатами, но то, что мы были на виду у немецких наблюдателей и корректировщиков, не вызывало сомнений.
Впрочем, связисты, спешившие на ту сторону, ничего этого не знали. Они полчаса назад прибыли из запасного полка и направлялись в одну из действующих частей — для восполнения потерь. Для них самое страшное начиналось там, на плацдарме, а переправа представляла собой лишь путь туда. Во всяком случае мне так показалось. Уж больно спокойно и безмятежно они сели в лодки, отчалили и вот теперь преодолевали все насквозь прострелянные метры речного пространства.
Единственно, чем они были озабочены, это не очень отрываться друг от друга. Лейтенант то и дело напоминал гребцам:
— Опять отстали!
И тогда связисты снова нажимали на весла.
Прямо над нашими головами с металлическим ревом пронеслась шестерка «ИЛов». Они прошли низко над правобережными холмами и ревущим штопором ввинтились в гремящую толщу боя.
Солдаты живо комментировали:
— Сейчас дадут немцам жизни!
— А что? Знай наших!
— «Горбатенькие» не подведут!..
Внезапно небо над нами наполнилось треском пулеметных очередей и громом орудийных выстрелов.
Резко набрав высоту, уходили отбомбившие и отстрелявшие весь свой боекомплект штурмовики.
Обе наши лодки немедленно повернули к месту будущего падения, до которого было по меньшей мере метров триста. Господи, только бы успеть!
Летчик мгновенно погрузился в воду, и его медленно накрыло огромное полотнище.
Никогда в жизни, наверное, связисты так не работали веслами, как в эти минуты.
Парашют течением отнесло в сторону. На поверхности воды показалась голова. Она то исчезала, то появлялась вновь. Летчик выбивался из сил. Хорошо, что ему как-то удалось освободиться от парашюта. Однако набухшие одежда и обувь тянули его вниз, и неизвестно, сумеет ли он продержаться до нашего подхода…
Теперь до него было метров сто.
— Ребятки, ну еще маленько, ну еще маленько, — упрашивал гребцов лейтенант.
Один солдат на нашей лодке и двое на той скинули с себя одежду и стояли в чем мать родила, готовые в любое мгновение прыгнуть в воду. Сбросил свою кожанку и стал расстегивать ботинки Панько…
Вдруг летчик что-то крикнул и снова скрылся под водой.
Прошла одна долгая секунда… другая… третья… четвертая… целая вечность, а он все не появлялся.
Даже я, не умевший плавать, машинально подался к борту. А о других и говорить нечего. Разом бросились в воду трое связистов. Последним прыгнул Панько. Посмотрел на меня, дурашливо перекрестился, набрал воздух и нырнул.
— Мина! — неожиданно воскликнул лейтенант.
Я обернулся и увидел, как метрах в двадцати от нас взметнулся и осел водяной столб.
— Вот паразиты! Ведь видят же, что человека спасаем! — возмутился лейтенант.
Нараставший свист второй мины прижал нас к днищу. На этот раз столб воды поднялся за передней лодкой.
Третья и четвертая мины разорвались неподалеку от ныряльщиков. К счастью, осколки никого не задели: все четыре головы одна за другой замелькали на поверхности.
Несмотря на обстрел, солдаты и Панько продолжали нырять, но все безрезультатно.
Оставаться дольше было бессмысленно. И все-таки лейтенант никак не мог решиться отдать приказание о прекращении поисков. Его, как и нас, мучило сомнение: а что, если летчик где-то рядом и его можно еще спасти? Но и рисковать своими людьми он тоже не хотел.
В этот момент за нашей кормой разорвалась пятая мина. То ли взрывной волной, то ли осколком выбило кое-где шпаклевку, и лодку начало медленно заливать. Кто чем — касками, банками, саперными лопатками — стали вычерпывать воду.