И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)
Шрифт:
— Совершенно с вами согласен. Но наша дивизия, как известно, укомплектована не полностью как личным составом, так и оружием. Участок, который отводят нам, сейчас занимает дивизия генерал-майора Толле, но, предупреждаю, пока что это секрет, даже для офицеров штаба.
— Я научился хранить тайны, герр генерал.
— Я это знаю. И потому именно вам поручаю выполнить одно очень щекотливое задание. Вернее, не одно, а два, Начну с первого. Мне нужно послать офицера в штаб генерал-майора Толле, где этот офицер должен получить информацию о количестве огневых точек для того, чтобы мы могли укомплектовать их, а также и резервные позиции.
— Перед тем как выезжать на новое место, мне бы хотелось иметь полное представление о том участке западного вала, который нам придётся охранять. Поэтому я просил бы вас лично ознакомиться с боевыми сооружениями, казармами, складами, водоснабжением, системой связи. Если для выполнения первого поручения у вас будут директивы, то для второго их не будет. Вас могут принять в штабе, дать ответы, но не пустить на укреплённые точки. Итак, задание это и щепетильное и дипломатичное. Я просил командующего корпусом дать официальное разрешение на получение этих сведений, но он отказал на том основании, что у нас будет время узнать об этом уже после дислокации, а мне бы хотелось ознакомиться со всем заранее. Вам ясны, обер-лейтенант, ваши задания?
— Абсолютно, герр генерал. Когда прикажете выезжать? Эверс позвонил. Вошёл Лютц.
— Документы обер-лейтенанта готовы?
— Яволь.
— Итак, завтра утром, я думаю, можно выезжать.
— Завтра на рассвете я выеду, машиной на Шамбери, оттуда поездом в штаб корпуса. А из Лиона уже в Сен-Назер.
— Время поездки не ограничиваю, но надеюсь, что вы вернётесь быстро. Лютц и Генрих вышли из кабинета.
— Завидую тебе, Генрих.
— Чему это?
— Ты все ездишь, всюду бываешь, а я, кроме этого опостылевшего мне штаба, ничего не вижу, — пожаловался Лютц.
— Надеюсь, ты не завидуешь, что в плен к маки попал я а не ты?
— Это единственная командировка, в которую мне бы не хотелось ехать! — рассмеялся Лютц.
— Я думаю, Карл, что последний вечер перед отъездом мы проведём вместе.
— Если его снова не испортит Миллер.
— А я нарочно зайду к нему раньше, попрощаюсь, чтобы ему не пришло в голову являться ко мне.
Генрих вышел из штаба и уже направился к службе СС, но его внимание привлекла тележка, которую толкал впереди себя старый антиквар, выкрикивая на всю улицу:
— Старинные гравюры! Миниатюры лучших художников Франции! Репродукции картин мировых сокровищниц искусства! Художественные произведения воспитывают вкус. Лучше иметь хорошую копию великого художника, чем плохую мазню маляра. Покупайте старые гравюры, репродукции. Копии скульптур! Генрих подошёл к старику.
— Скажите, не могу
— Даже копии Родена чересчур большая драгоценность, чтобы я возил их с собой. А что именно хочет приобрести мсье офицер?
— Мне давно хочется иметь хорошую копию бюста Виктора Гюго.
— Вам повезло, мсье, весьма удачную копию бюста я недавно приобрёл совершенно случайно. Если вы разрешите, я принесу его вам через полчаса.
— Мой адрес: гостиница «Темпль», номер 12, — бросил Генрих и ушёл.
Отослав Курта, Генрих взволнованно заходил по комнате, всё время поглядывая на часы. Встреча со странствующим антикваром явно взволновал его. Она была слишком неожиданной, и это вызывало беспокойство, даже тревогу.
Когда в дверь постучали, Генрих с облегчением вздохнул. В дверях показался старый антиквар, держа в руках что-то завёрнутое в большой чёрный платок.
— Вы, кажется, хотели иметь копию этой скульптуры, мсье офицер? Генрих даже не взглянул на копию.
— В номере мы одни, — тихо сказал он, запирая дверь.
— Отоприте, — строго приказал старик, — какие могут быть секреты между обер-лейтенантом немецкой армии и стариком антикваром?
Генрих повернул ключ. Старик поставил бюст между собой и Генрихом, присел на краешек стула, как садятся обычно маленькие люди в присутствии знатных особ. На столе старик разложил несколько миниатюр, вынутых из кармана. Теперь всё выглядело совершенно естественно, и если бы кто-либо ненароком заглянул в номер, он не заметил бы ничего подозрительного. Бедняк-антиквар старается всучить офицеру, не разбирающемуся в искусстве, какую-то подделку. Не меняя позы и даже выражения лица, старик начал не совсем обычный разговор:
— Мне кажется, товарищ капитан, и, кстати, не только мне, что последнее время вы ведёте себя чересчур рискованно.
— Вся моя работа здесь — риск.
— Знаю, но вы чересчур отпустили поводья. Должен предупредить, что стоит вопрос о переводе вас отсюда. Генрих вздрогнул.
— У вас, кажется, и нервы начали сдавать. — Старик внимательно взглянул на Генриха. — Мне стало известно о ваших связях с маки и о помощи им. Об этом знают несколько человек, даже больше — добрый десяток людей. И вы не возражаете?
— Нет.
— И чувствуете себя в полной безопасности?
— Опасность порождается самим характером моей работы.
— Не об этом речь. Вам известно, что о вашем неосторожном поведении на плато, когда вы задержали, а потом отпустили двух партизан, знают несколько человек?
— Догадываюсь, что об этом знает хозяйка гостиницы.
— Вы не замечаете, что вашим окружением уже интересуется гестапо?
— Знаю.
— Расскажите, что вы знаете.
Генрих передал свой последний разговор с Заугелем, сказал о его подозрениях, касающихся Моники, о провокаторе с электростанции.
— Какие меры вы приняли?
— Ликвидировал Заугеля, а о провокаторе сообщил Монике Тарваль, которая поддерживает связь с электростанцией, и командиру отряда маки…
— Старший электротехник два дня назад умер, поражённый током высокого напряжения. Генрих с облегчением вздохнул.
— Какие ещё подозрения против вас?
Генрих рассказал, о допросе Курта Миллером и об анонимке Шульца. Антиквар задумался.
— Шульца надо убрать. И как можно скорее. Если у него возникло подозрение и он начал действовать, то не ограничится одной анонимкой.