И опять Пожарский 7

Шопперт Андрей Готлибович

А ведь кроме проблем с корабелами есть и ещё целых четыре проблемы. Весною построили на берегу Днепра четыре новых фабрики. Первая занималась переработкой льна и конопли. Выпускала эта фабрика нить и очёс, а ещё передавала на вторую фабрику семена льна и конопли. Там же из них готовили семенной материал, тщательно выбирая самые крупные и неповреждённые семена. Только это побочный продукт фабрики. Основной же — масло. Четыре сорта масла производила фабрика: конопляное, льняное, смешанное и рафинированное, то есть очищенное. Очистка эта придумана химиками вершиловскими. Сначала нерафинированные масла при температуре 20 — 30 °C обрабатывают водным раствором уксусной кислоты концентрацией 5–8 % в количестве 1 — 3 % к массе масла, а затем водным раствором силиката натрия концентрацией 13 — 14 % в количестве 2 — 6 % к массе масла. Все эти учёные слова пришлось выучить Силантию, хоть и не просто пришлось. Только когда сам поучаствовал в этом действе, стал понимать, что к чему.

Главная же фабрика была третья. Там из льняной и конопляной нити ткали ткань. Конопляная шла в основном на паруса, льняная же и смешанная на одёжку. Четвёртая фабрика из пеньки канаты и верёвки делала. Много ведь и парусов и такелажа нужно для трёх сотен планируемых плашкоутов.

Так ведь и кроме приготовления к войне с Крымом хватает делов у Силантия. Ведь Днепропетровск уже в два раза больше Смоленска. Почти пять тысяч жителей. Пусть часть корабелов и уедет весною, всё равно больше четырёх тысяч останется, да новые ведь всё подходят и подходят. Недавно опять Якоб Ротшильд морисков из Гишпании привёз. Набирал он их для Днепропетровска специально. Мастера были непростые. Порох делали. Чтобы не взорвали они при своём опасном производстве полгорода, поселили пороховых дел мастеров на выселке. Селитру привозили из Вершилова, а серу тот же Ротшильд и младший Буксбаум везли из Европы. По весне же должны и серу начать свою применять, новость пришла хорошая, что на Волге нашли большие залежи её и даже целый город под это дело князь Пожарский основал. Коровин, узнав о том, только головой мотнул, сколько же это городов уже Пётр Дмитриевич основал. Ни как не меньше десятка.

Событие пятнадцатое

Якоб Майер Ротшильд вытянул ноги поближе к камину и принял у страшненькой служанки глиняную кружку с подогретым вином. Понюхал, не обманул ли кабатчик. Нет, аромат гвоздики и каких-то ещё других трав присутствовал.

— Ваше Высокопреосвященство, вы ведь не вино пить меня сюда затащили? — Якоб старался не смотреть на сидящего напротив кардинала, тот был стар. Бельмо на левом глазу, слезинки в уголках глаз, желтоватая морщинистая кожа, редкие седые волоски, пробивающиеся на подбородке, почти полное отсутствие зубов. Неприятное зрелище. Со всем эти примирял только проницательный взгляд единственного правого глаза. Словно вечность на тебя смотрела.

— Отчего же, именно за этим, — кардинал отхлебнул из своей кружки, — Ещё мне просто хотелось посмотреть на тебя, иудей.

За окнами небольшой vinariae (таверны) была зима. Не русская зима с белым пушистым снегом, испанская, с нудным холодным дождём. Снежинки тоже пролетали изредка, но коснувшись земли, превращались не в сверкающее на солнце белое покрывало, превращались в грязь.

— Барон Российской империи, Ваше Высокопреосвященство, — приподнял Яком кружку, как бы салютуя кардиналу.

А ведь на самом деле «барон». Фамилия Ротшильд заимствована с немецкого (zum rothen Schild — «с красным щитом») и произошла от дома, в котором семья жила много поколений (в то время у домов не было номеров и их различали по цветовым табличкам). Дом находился в еврейском гетто Франкфурта-на-Майне. Его отец Рафаэль Ротшильд занимался торговлей различными товарами и обменом монет, был личным поставщиком монет для принца Гессенского.

Отец умер два года назад. Матери Якоб почти не помнил, она умерла молодой, почти сразу после рождения единственного сына. Воспитывала его сначала бабушка — Эстер, а затем её дочь и младшая сестра отца — Фогель. Кроме Якоба в доме под красным щитом жили ещё без малого тридцать человек. У дедушки — Ицхака Хана Ротшильда было четверо выживших детей. Кроме уже перечисленных было два младших брата отца: Мозес и Эльханан. И у каждого жена и четверо детей, а у тех свои дети. Когда Барак Бенцион приехал во Франкфурт в поисках никому до этого не известных и не нужных Ротшильдов, то согласился переехать в Московию только он — Якоб. В прошлом году откликнулся на приглашение Якоба переехать в Вершилово его двоюродный брат Саломон, сын Эльханана. Он приехал с женой Эвой Вецлар и двумя детьми Йосефом и Ицхаком. Саломон был на пару лет старше Якоба. Повидавшись с братом и устроив его в Вершилово в своём вечно пустующем доме, Якоб уже неоднократно пожалел, что перетащил этого «родственничка» к себе. Все разговоры только о деньгах. Разве в жизни ничего нет кроме денег?

Когда ему было три года, Якоб начал учиться читать и писать на иврите. Дедушка с тётушкой прочили ему блестящую карьеру раввина, и поэтому в 1609 году отец отослал его в школу раввинов в Фюрт, пригород Нюрнберга. Там разрешали селиться евреям. Майеру достаточно легко давалась математика, что было хорошим подспорьем в мире финансов. Можно было выбирать между стезёй раввина и жизнью продолжателя дела отца и деда. Выбрал за него случай, или Барак Бенцион, или всё же князь Пожарский. Якоб не жалел, что последовал за Бенционом. Где нищий еврейский раввин и, где он — Барон Российской империи и сподвижник того самого князя Пожарского.

Снова подошла та же самая страшненькая служанка и почти бросила на стол глубокую тарелку с какими-то орешками или клубеньками. Ротшильд оторвался от игры кто кого переглядит с кардиналом и удивлённо посмотрел на девушку. На скуле был отчётливо виден синяк и сейчас его собрат наливался и под глазом.

— Позови хозяина, — сжал кулаки Якоб.

Служанка что-то пискнула и убежала. Ротшильд протянул руку, взял из тарелки орешек, и попробовал. Приятный вкус миндаля, и ещё неуловимые нотки, но тоже приятные.

— Ваше, Высокопреосвященство, вы звали меня? — к столу протопал небольшой, но грузный хозяин таверны.

— Я звал. Что это за орехи? — поднял голову Якоб.

Этого человека он не знал. Он явно был новичком в Сантандере. Любой старожил этого города считал Якоба богом или дьяволом, но только не пустым местом. Трактирщик мазнул взглядом по осмелившемуся зайти в его заведение еврею и процедил сквозь зубы:

— Чуфа, — после чего развернулся и попытался уйти.

— Всю, сколько есть упакуй в хорошие мешки. Я у тебя её покупаю. Ещё я покупаю твою таверну, и хозяйкой в ней будет та служанка, что ты бьёшь.

— Я не собираюсь ничего продавать иудею, — фыркнул грузный, и, преданно посмотрел на кардинала, ища поддержки.

Якоб тоже перевёл взгляд на собеседника, интересно было, как тот прореагирует. Реакция священника Ротшильда озадачила. Тот задребезжал мелким смешком.

— Зачем тебе это, барон? — продолжая хихикать, вперился совершенно не смеющимся глазом в него кардинал.

— Как-то ученик пожаловался раввину на несовершенство мироздания. Рабби Мендл из Коцка ответил: «Ты мог бы сделать лучше? Если да, чего же ты ждёшь? Принимайся за работу!», — пожал плечами Якоб.

— Барон? — поскучнел трактирщик. До него стало доходить, кто сидит в его таверне у камина, — Она разбила кувшин с вином. Всё вечно валится у неё из рук.

— Зачем же ты держишь в служанках такую? — удивился и кардинал.

— Это не служанка. Это моя дочь, — совсем сник допрашиваемый.

— Ха-ха-ха! — согнуло приступом смеха его Высокопреосвященство.

— Упакуй орехи, — буркнул Якоб, и принялся отхлёбывать вино, дожидаясь пока просмеётся кардинал.

Франсиско Г'oмес де Сандов'aль-и-Р'oхас, 1-й герцог Лерма, которого папа Павел V в 1618 году произвёл в кардиналы, был отослан от двора и три года находился в опале. Перед смертью в 1621 году предыдущий король Филипп III его не помиловал, а его преемник Филипп IV, на которого влиял егофаворит граф-герцог де Оливарес, велел посадить Лерму под домашний арест и взыскать с него миллион дукатов. Заступничество папы спасло бывшего фаворита от дальнейших репрессий. А сейчас граф-герцог заставил старика ехать на север в Сантандер и разобраться в происходящем там. Переезд дался герцогу тяжело.