И проснуться не затемно, а на рассвете

Феррис Джошуа

Однажды я признался Конни, что мечтаю спеть в метро, подыгрывая себе на банджо. Раньше я никому об этом не рассказывал. Еще я сказал ей, что если она когда-нибудь застанет меня за этим занятием, это будет значить что я либо (1) очень изменился, либо (2) стал совсем другим человеком. Но измениться настолько, чтобы преодолеть все свои психологические барьеры и комплексы, сесть с банджо в поезд метро и громко запеть «Розу Сан-Антонио» – нет, такая перемена сделала бы меня полностью неузнаваемым даже для самого себя, то есть я в буквальном смысле слова стал бы другим человеком, а такое могло случиться лишь в результате серьезной черепно-мозговой травмы и возвращения из туннеля с манящим светом в конце. Наверное, оттуда только такими и возвращаются: с правильным настроем и увеличенной душой. «Чтобы я запел в метро? – сказал я Конни. – Да это попросту

невозможно. Между мной и моей мечтой всегда будет стоять мое неистребимое, привычное, обжитое и упрямое «я». «Но разве ты не веришь в перемены? – спросила она. – В самосовершенствование?». Я сказал, во что верю: истинное самосовершенствование, полное преображение, встречается крайне редко – по сути, это такой же миф, как и существование божественного Творца. Мы – те, кто мы есть, и лишь изредка человек позволяет себе нехарактерные поступки и внезапные моменты слабости. А вот чего я ей не сказал: если бы я отважился спеть в метро, то мне хватило бы храбрости и на признание в любви дяде Стюарту и всем Плотцам разом. Я бы сказал, что люблю их и никогда не предам.

В детстве у меня была любимая книжка: «Доктор де Сото» Уильяма Стейга. Доктор де Сото – мышь-стоматолог, который лечит зубы всем зверям без разбора – кроме тех, что едят мышей. Так и написано на табличке у входа в его клинику: «КОШЕК И ДРУГИХ ОПАСНЫХ ЖИВОТНЫХ НЕ ЛЕЧИМ». Вполне разумная политика. (Сейчас я задумался: а лечил ли я когда-нибудь убийц?) Однажды к доктору де Сото приходит лис, плачущий от зубной боли. Связанный клятвой Гиппократа и моральными принципами, доктор де Сото очень хочет помочь страдальцу, и его жена-ассистентка полностью одобряет и поддерживает его порывы. Итак, доктор де Сото забирается в рот лису и обнаруживает там сгнивший премоляр, а в придачу к нему – поразительно зловонное дыхание. (Тут мистер Стейг выдает в себе нестоматолога: дыхание всегда поразительно зловонное.) Лис очень благодарен доктору де Сото. Однако даже знание, что врач-спаситель в этот самый миг избавляет его от боли, не помогает ему справиться с желанием слопать вкусняшку. Доктор де Сото делает лису наркоз, чтобы удалить сгнивший зуб, и полусонный лис невольно выбалтывает ему всю правду: он очень любит отварных и жареных мышей. Врач, хоть и боится, назначает ему повторный визит на следующий день. Лис – он и в Африке лис. Однако доктор де Сото привык доводить начатое до конца, как и его покойный отец. (И мой покойный отец тоже: с понятным и свойственным любому мужчине воодушевлением он брался за ремонт цементной стяжки в ванной или смену линолеума на кухне, а потом вдруг уезжал, продавал за бесценок машину и, рыдая, приносил деньги маме.) Конец сказки я рассказывать не буду, прочитайте сами, но суть вам ясна, да? Лис – он и в Африке лис. Героизм и благородство доктора де Сото заключаются не столько в том, что он решил помочь смертельно опасному хищнику, сколько в его безотчетной вере, что лис способен измениться и победить в себе лиса.

Пломбируя дырку, вычищая корневой канал или выдирая не подлежащий лечению зуб, я часто думал: а ведь этого можно было избежать. Я возвращался к своим циничным взглядам на человеческую природу: они не чистят зубы, они не пользуются зубной нитью, они – бездельники. Лис – он и в Африке лис. Но когда ко мне приходили пациенты, которые чистили зубы, пользовались зубной нитью и все равно потеряли зуб, мне приходилось искать виновника. И я показывал пальцем на небо: мол, все в руках жестокого и равнодушного Господа. Каждому своему пациенту я говорил, что здоровье зубов целиком и полностью зависит от него самого. Кроме тех пациентов, которым я говорил, что от них вообще ничего не зависит. А потом в один прекрасный день ко мне пришел пациент, живший за углом в одном из немногих уцелевших дешевых комплексов Верхнего Ист-Сайда. Он был строитель: мощные руки работяги, между зубами – жевательный табак, который он даже не попытался вычистить перед походом к врачу. Трудясь над маленьким крушением поезда в верхнем левом отделе его зубного ряда, я предался размышлениям. У этого работяги наверняка были плохие гены, невежественные родители и несчастливое детство. Он бы никогда не стал заботиться о своих зубах. У него не было ни единого шанса. Он бы пренебрегал зубами до полной их потери или до собственной смерти. Но случилось чудо: он встал с кресла с твердым намерением изменить свою жизнь. Проявил волю, получил от меня несколько рекомендаций и через полгода вернулся новым человеком. Но и тогда я решил, что эта способность к преображению была внутренне присуща ему с самого рождения. Мои советы никогда бы не смогли пробудить в нем этого желания – Бог свидетель, я пытался, – а физическая боль забывается уже

на следующий день, ничему нас не уча. Этот человек в моем кресле был не властен над собственными добрыми порывами, как не властен был и над дурными инстинктами. Ну, преобразился он – а дальше что? Все равно он никак не мог повлиять на дальнейший ход своей жизни. Остается только один вопрос: лис ты – или кто получше?

Дорогой Пол, – написал он, – очень жаль, что ты так расстроился. Тебе еще многое предстоит осознать. Мы ничего не имеем против евреев. Я – антисемит? Да что ты! За всю историю мой народ никогда не мог позволить себе такой роскоши – свободы ненавидеть. Нет-нет, мы, ульмы, как никто способны разделить страдания еврейского народа. Мы – не враги евреям, Пол. Мы – евреи евреев.

Евреи евреев? Это еще как понимать?

Слышал ли ты когда-нибудь о epcйpticos, которым пришлось скрываться от Альфонсо Мудрого? А про Лодзинское побоище что-нибудь знаешь? Рассказывали ли тебе на уроках истории про восстания 1861 года, когда мятежники громко скандировали: «Ульм! Ульм! Ульм!»? А про то, что все проживавшие в Израиле ульмы были казнены британскими военными силами с целью создания еврейского государства в рамках Плана ООН по разделу Палестины, ты хоть что-нибудь слышал? Быть может, хоть слабая тень этого события иногда мелькает в твоих снах? Знаешь ли ты, как близки мы были и остаемся к полному вымиранию? Говори что хочешь про трагедии еврейского народа. Они хотя бы задокументированы.

На следующее утро я взялся за работу, думая об очередном заголовке из глянцевого журнала. Точнее, о подзаголовке. Некая Райли объявила, что беременна двойней, и подзаголовок гласил: «Райли всегда хотела родить двух малышей сразу!» Репортер журнала взял у Райли интервью («Эксклюзивное интервью!»), и та призналась, что всю жизнь мечтала о двойне. Не об одном и не о двух по очереди, а о двух сразу – бум! бум! И в три годика, и в семь, и в десять Райли хотела стать матерью близнецов. Детская мечта не покинула ее ни в шестнадцать, ни в двадцать, ни в двадцать пять, и вот теперь, хотите верьте, хотите нет, она беременна двойней. Наконец-то ее мечта сбывается, она родит двух детей сразу! И нет способа лучше поделиться этой радостью со всем миром, чем поместить на обложку глянцевого журнала огромный заголовок: «БЛИЗНЕЦЫ!»

Я размышлял о Райли, ее близнецах и подзаголовке, сообщающем об осуществлении ее детской мечты, когда в дверях кабинета появилась Конни. Я притворился, что не заметил.

– Доктор О’Рурк?

Я притворился, что не услышал.

– Доктор О’Рурк, подойдите на минутку, когда сможете, – сказала она.

– Так, мистер Ширклиф, – сказал я, покопавшись в ротовой полости мистера Ширклифа чуть дольше положенного и не обнаружив там ничего эдакого, – можете сесть и сплюнуть.

Я без особого желания подошел к Конни. Она хотела обсудить мой последний твит.

У меня есть мечта: однажды преодолеть все свои психологические барьеры и спеть в метро, подыгрывая себе на банджо.

– Ты мне это говорил. Слово в слово.

Я растерялся и даже не знал, с чего начать.

– Возмутительно! Это не я!

– А кто же тогда?

– Клянусь, Конни…

– Это ты, Пол.

– Нет, это не я, клянусь!

– Ты все это затеял, чтобы вернуть меня?

– Вернуть тебя? Да я же сам предложил расстаться.

Она склонила голову набок.

– В первый раз – я.

– Зачем ты все это пишешь?

– Я не пишу! Смотри, я могу доказать!

Я вытащил из кармана я-машинку и показал ей свою переписку с самозванцем. Ткнул пальцем в предложение, где я рассказал ему о своей мечте спеть в метро.

– Откуда мне знать, что это не ты?

– Переписываюсь сам с собой?

– Создать почтовый аккаунт нетрудно.

– Вот именно! Он создал аккаунт от моего имени и использовал его, чтобы связаться со мной!

– А зачем ты ответил?

– Не в этом суть, – сказал я. – Похоже, ты в самом деле думаешь, что я переписываюсь сам с собой. Это не так!

– Ну-ка, ну-ка, а это что?

Она протянула мне телефон, чтобы я прочитал.

– Так вот почему ты поблагодарил меня за цветы на ресепшене? Потому что какой-то незнакомец, притворяющийся тобой, велел тебе это сделать в электронной переписке? Пол… может, тебе нужна помощь?

Я забрал у нее телефон.

– Это не я, Конни, клянусь Богом.