…И пять бутылок водки
Шрифт:
Переписка завязалась долгая и обильная. Каждое валькино письмецо обычно сопровождалось какой-нибудь посылкой – расшитыми платочками, очередным табачным кисетом. Кисетов, с течением времени, у него накопилось штук пять, и он впоследствии раздарил их друзьям. По этому поводу было много шуточек. Но всеобщее и бурное оживление вызвал новогодний валькин подарок, – небольшая подушка, думка, в нарядной наволочке, с торжественной надписью: «Спи спокойно!»
– Как на кладбище, – смеялись ребята, – на гробовых плитах… «Спи спокойно»! Ну, доигрался, старик, достукался!
Кончилось все это тем, что Игорь решил, наконец, повидаться с Валькой Матросом. Сделать это было, однако, не просто. Женские бригады выходили на дальний объект – на строительство арматурного завода. Из лагеря, в котором находился Игорь, туда пускали немногих, в основном – строителей, каменщиков, слесарей. Игорю пришлось затратить немало усилий, прежде чем его включили в слесарную бригаду… Как бы то ни было, он вышел, прорвался за зону и встретился с новой своей подружкой. Она оказалась смуглой, сухой, черноволосой, с крупным ртом и хриплым голосом. Красавицей ее назвать было нельзя – но все же, она чем-то понравилась Игорю… Он быстро организовал все необходимое; насобирал у бригадников тряпье, позаботился о том, чтобы укрытие было сделано получше, понадежнее. Потом галантным жестом пригласил свою даму вниз – в снеговую траншею… И тут случилась заминка.
Выяснилось, что дама эта – лесбиянка; что она мужчинами вовсе не интересуется, и потому укладываться в яму никак не хочет. И только тут Игорь сообразил, что не даром, очевидно, дана ей кличка Матрос… Поначалу он как-то не обратил на это внимания – а зря! Такую деталь не следовало бы упускать из виду.
Тогда он спросил ее – обиженно и возмущенно:
– Зачем же, в таком случае, был тебе нужен весь этот спектакль: письма, посылки, нежные слова?
И та ответила высокомерно:
– Из воровской солидарности! Я ведь тоже – в законе. И уважаю своих, люблю. Только как люблю? Идейно! Без баловства, без этих ваших штучек…
Развалясь на соломе, Игорь покуривал – расслабленно и блаженно. И припоминал всевозможные свои любовные истории. Память выволакивала из тьмы картины сумрачного северного быта, и на зыбком этом фоне возникали перед ним лица женщин – проходили, чередуясь, сменяли друг друга… Они мелькали стремительно, словно кадры в кино. Потом пленка кончилась. Папироса догорела. Прошлое вспыхнуло – и ушло, угасло. «Да и что о нем вспоминать? – подумал Игорь. – Стоит ли? Все это было не то… Не главное, не настоящее. Настоящее – здесь. Рядом. В моих руках. Теперь уже – в моих!»
И, загасив папиросу, Игорь повернулся к Наташе.
Она лежала на боку – спиною к нему. Давно уже так лежала. И не двигалась – думала о чем-то… Светлые рыжеватые ее волосы растрепались, рассыпались, перепутались с соломой и слились с ней цветом. Игорь посмотрел на ее затылок, на нежную шею, белеющую в полутьме. И осторожно, бережно погладил шею шершавой своей ладонью.
– Не трогай меня, – слабым, сонным каким-то голосом сказала Наташа. – Отстань.
– Что? – изумился Игорь. – Почему? Что с тобой, Наташа?
– Ничего. – Она повела плечом. – Так…
– Нет, в самом деле. – Игорь рывком повернул ее к себе. – Что случилось? Все ведь было так хорошо…
– Хорошо? – сказала она. – Ты так думаешь?
– А ты – нет? – нахмурился Игорь.
Теперь он сидел, склонясь над Наташей. Пристально вглядывался в ее глаза и никак не мог уловить их, увидеть; она упорно отводила взгляд, – ускользала, прикрывалась ресницами.
– Послушай, Наташка, ты что же, – сказал он с раздражением, – уже и смотреть не хочешь?
– Да… – Да?
– Да. Не хочу – на себя…
– Но почему, почему? – не унимался он. – Господи, ты же прекрасна!
– Прекрасна?
Она наморщилась. И так – с гримаской – медленно села, поправляя прическу.
– Ах, Игорек. Ну, посуди сам – как я теперь выгляжу? Валяюсь в грязи, в какой-то трущобе – как последняя шлюха. Вот ты во что меня превратил!
– Но… Погоди.
Игорь запнулся в растерянности. Поднял плечи. Затем сказал, покусывая нижнюю губу:
– Если уж ты хочешь меня упрекать…
– Упрекать я должна – прежде всего – сама себя!
– Это неважно, – отмахнулся он досадливо. – Если уж так получается – что ж, кончим на этом. Замнем. Забудем. Останемся, как и прежде, друзьями. Просто, друзьями. – И он снова заглянул в ее глаза – и снова их не увидел. – Ладно?
– Ты думаешь, это теперь возможно?
– А почему бы и нет?
– После всего…
– Я же сказал: давай забудем.
– Но я думала – ты меня хоть немножко любишь…
– Конечно – люблю, – пробормотал Игорь. – О черт… Как тебя понять? Да, люблю. Очень.
– Правда? – внезапно улыбнулась она.
– Правда, – сказал он. И увидел, как дрогнули ее ресницы. И сквозь тень их проглянули – распахнулись перед ним – голубые глубокие озера. И глядя туда, утопая в них, он повторил, задыхаясь:
– Правда.
Когда Наташа собралась уходить, время уже было позднее – второй час в начале. Выбравшись из развалин, она огляделась, поеживаясь. Сказала – зябким голосом:
– Какая ночь… Жутко.
– Не бойся, – проговорил Интеллигент. – Я же с тобой! Идем – провожу.
«Ох, не надо бы, – мелькнула у него мгновенная мысль, – не надо бы провожать. Слишком уж рискованно… Но что ж поделаешь? Все-таки – надо. Экая чертова темень!» Ночь и действительно была темна, тревожна, ветренна. Туч, вроде бы, не было – но не было и звезд. Все вокруг окутывала сплошная, непроницаемая, угольно-черная мгла. И она дышала уже по-осеннему; овевала сыростью, заползала липкими мурашками за воротник.
Наташа нащупала игореву руку, вложила в его ладонь – свою. И так они шли какое-то время – помалкивали, шуршали щебнем. Игорь погодя сказал, склоняясь к ней: