И снова магия (Возвращение магии)

Клейпас Лиза

– Скажи, чтобы я уехал, – шептал Маккена, показывая, что хочет, чтобы она сопротивлялась, почти заставляя ее произнести эти слова. То, что она не сопротивлялась, только возбуждало его. Его горячее дыхание коснулось ее губ. И она ощутила, как напряглось ее тело. – Скажи мне, – настаивал он, склоняя к ней голову.

И воспоминания о том, какими они были когда-то, о прошлых поцелуях, о страстном желании утонули в волне удовольствия. И тогда его губы заглушили ее стон, поцелуй, начавшийся как штурм, быстро перерос в жадное, восторженное поклонение. Его язык погрузился в глубину ее рта, сильный и

уверенный, и она вскрикнула, испытывая наслаждение... Маккена научил ее целоваться, и он до сих пор не забыл те штучки, которые возбуждали ее. Он сделал паузу, играя с ней губами, зубами, языком, затем снова завладел ее ртом в настойчивом поцелуе. Между тем его рука опустилась с затылка на спину, заставляя ее еще сильнее прижаться к нему. Выгнувшись, Алина застонала, и тогда его пальцы сжали ягодицы, прижимая к своему телу. Несмотря на весь ворох юбок, она ощущала мощь его возбуждения.

Накал страстей достиг пугающей высоты. Желание охватило их слишком сильно, слишком быстро...

Внезапно Маккена оторвался от нее с глухим стоном.

Глядя на него, Алина прислонилась к стене, ноги едва держали ее. Оба тяжело дышали, пока неудовлетворенная страсть пропитывала воздух, как горячий пар.

Наконец Маккена смог заговорить.

– Возвращайся в дом, – произнес он хриплым, чужим голосом, – пока я готов отпустить тебя. И подумай о том, что я сказал.

Алине потребовалось всего несколько минут, чтобы привести себя в порядок и возвратиться в особняк, где продолжался бал. Она надеялась, что ей удалось придать своему лицу нейтральное выражение, скрыв то море чувств, которое бушевало внутри. Когда она приветствовала гостей, разговаривала и улыбалась, изображая радость, никто, казалось, не заметил, что с ней что-то произошло. Никто, кроме Марка, чей пристальный взгляд следовал за ней, пока она шла по залу, давая понять, что ее щеки пылают больше обычного. И, конечно, Адама, который подошел и, взяв ее за локоть, заглянул в глаза с озабоченным видом.

– Что-то не так? – спросила она.

– Нет, ты, как всегда, сияешь красотой, – успокоил Адам, – только немного раскраснелась. Что-то произошло между вами? Вы говорили?

Если бы только говорили, с тревогой подумала она. Тот поцелуй... удовольствие, которого она не испытывала так давно. Годы нереализованных желаний и фантазий родили сильное физическое чувство. И казалось, никакая отчужденность не могла устоять перед сокрушительным потоком желания. Невозможно было притворяться, будто ничего не произошло.

Тот поцелуй, питаемый взаимным чувственным голодом, выявил изменения, которые произошли за двенадцать лет разлуки. Теперь Маккена представлял опасность для Алины, но она все равно была готова совершить то, чего безумно хотела, пойти на риск – все в тщетной надежде утолить зов страсти.

– Адам, – прошептала она, не глядя на него, – ты когда-нибудь хотел чего-то так сильно, что готов был пойти на все, лишь бы получить то, чего хотел, хотя знал, что это не кончится для тебя добром?

Они медленно прогуливались в дальнем конце зала.

– Конечно, – ответил Адам. – Все то, что доставляет нам истинное удовольствие, обычно противоречит здравому смыслу. И удовольствие тем сильнее, чем больше мы рискуем.

– Ты мне не помощник, – серьезно сказала Алина, пытаясь удержать внезапную улыбку.

– Тебе бы хотелось получить от кого-то разрешение сделать то, что ты уже решила сделать? Это помогло бы тебе уменьшить чувство вины?

– Да, если хочешь. Но никто не может дать мне такое разрешение.

– Я могу.

– Адам? – Она вдруг рассмеялась.

– Сим заявляю, что разрешаю тебе сделать то, что доставит тебе удовольствие. Теперь тебе лучше?

– Нет, просто я боюсь. И как моему другу тебе следует использовать все средства, чтобы отговорить меня от ошибки, которая может принести мне боль.

– Но боль ты уже испытала, – напомнил он. – Теперь, совершив эту, как ты выразилась, ошибку, ты можешь получить удовольствие.

– О Господи! – прошептала Алина, сжимая его руку. – Ты уговоришь кого угодно, Адам.

– Я стараюсь, – пробормотал он, с улыбкой глядя на нее.

Гидеон прошел к веранде, выходившей в сад и примыкающей к задней части особняка. Спустившись в сад, он шел по мощеной дорожке, которая петляла среди искусно подстриженных тисов. Он надеялся, что свежий воздух сделает свое дело и поднимет его настроение. Ночь еще только начиналась, и он должен был сбавить темп. Позже, когда гости разойдутся по своим комнатам, он сможет позволить себе отпустить поводья и напиться. К сожалению, еще несколько часов ему придется продержаться в относительной трезвости.

Несколько садовых фонарей освещали сад, впрочем, их было вполне достаточно для вечерней прогулки. Выйдя на небольшую площадку с фонтаном посредине, Гидеон, к своему удивлению, обнаружил, что не один. Девушка медленно кружилась вокруг фонтана. Кажется, она прислушивалась к отдаленным звукам музыки, которые долетали сюда из открытых окон особняка. И это явно доставляло ей удовольствие. Тихо напевая мелодию, она двигалась в ритме вальса, останавливаясь на секунду, чтобы сделать глоток вина из бокала, который держала в руке. Разглядев ее профиль, Гидеон понял, что она не такая уж юная, скорее молодая женщина, причем если и не очень красивая, то, несомненно, обращающая на себя внимание.

Скорее всего служанка, подумал он. На ней было простое платье, а волосы, заплетенные в косу, спускались на спину. Быть может горничная, которая потихоньку вышла из дома, чтобы выпить украденный бокал вина.

Женщина снова сделала круг, потом еще... словно Золушка, забывшая о времени и о том, что бальное платье скоро исчезнет. Глядя на нее, Гидеон не мог сдержать улыбки. Забыв о том, что он хотел еще выпить, он подобрался ближе, шум фонтана заглушал его шаги.

Продолжая кружиться, женщина вдруг увидела его и замерла.

Гидеон стоял перед ней с присущей ему элегантной неуклюжестью, опустив голову и рассматривая ее лукавым взглядом.

Быстро придя в себя, она взглянула на него. Робкая улыбка коснулась ее губ, а глаза заблестели в мягком свете фонарей. Несмотря на недостаток классической красоты, в ней было что-то непостижимое... женственность, непосредственность, живая и радостная, чего он не встречал прежде.

– Фу, – сказала она, – как унизительно! Не будете ли вы столь добры забыть то, что только что видели?