Шрифт:
И в прологе честь ответов найдём
Самая трудная вещь на свете – это думать своей собственной головой. Вот, наверное, почему так мало людей этим занимается.
Генри Форд
Больно.
Почему так больно? Почему из сердца так и текла кровь, окрашивая весь бесконечный океан отчаяния и несбывшихся надежд в алый цвет? Почему душа трескалась, распадалась на части, падала во тьму? «Это пройдёт, не переживай. Всё будет хорошо», –
Куда больнее.
Четырнадцатилетний рыжеволосый мальчик покачал кудрявой головой, тяжело вздыхая. Не раз такие мысли штурмовали его мозг, отчего на душе становилось ещё более паршиво. Ничего нового, всего лишь очередной плохой день. Как всегда. «Пора бы что ли уже с этим смириться, – думал юноша, глядя в одну точку перед собой, – признать, что я неудачник. Банально, правда? Но я так не могу. Каждый день я просыпаюсь и думаю, что сегодня всё изменится, сегодня я займу первое место, смогу заговорить с понравившейся девочкой, стану крутым перед друзьями, каким и должен быть. А в итоге что? В итоге я играю чужую роль».
Его тусклый взгляд тёмно-зелёных, как мокрый мох, глаз прошёлся по стоящей вокруг обстановке: унылое, вечно белое небо, которым нельзя любоваться, грязные, с оттенком серого, точно старые фотографии, деревья с чёрными полугнилыми листьями, которые никогда не опадали. Это было место, называвшееся Затишьем. Миром, где обитали настоящие души людей, их мысли, истинные образы и искренние чувства.
Серый мир правды. Даже забавно.
– Эй! Ты заснул, что ли?
К мальчику подошёл крупный, мускулистый мужчина, такой же рыжий, как и его сын. Суровым взглядом он посмотрел на юнца и покачал головой. Он всегда качал головой, когда был недоволен. А недоволен он был очень часто.
– Я тебе поручил почистить аиста. А ты что делаешь? Опять дурью маешься?
– Мне больно, – жалобно ответил четырнадцатилетний паренёк. – Очень больно.
– Только не надо опять за своё, – закатил глаза его отец и упёр сильные руки в бока. Он был таким высоким и большим, что его можно было сравнить со старым дубом. – Уже и так все уши про это прожужжал. Всё пройдёт, ты же знаешь.
– Знаю, но ничего не проходит, – с нотками отчаяния в голосе возразил мальчик.
– Значит, займись делом, может, так поможет, – строго приказал мужчина и скрылся за углом старого, бревенчатого, покрытого мхом, дома.
Юноша, тяжело вздохнув, встал со скамейки. Он уже давно понял, что рассказывать отцу о своих проблемах – как об стенку биться, она всё равно ничего не поймёт и не сломается. Бесполезно. Порой, конечно, казалось, что этот взрослый человек что-то понял, воспринял жалобы своего сына серьёзно, но через несколько секунд он снова отвлекался на работу и обо всём забывал. Ему было всё равно на бедного мальчика. Кому какая разница, что ныл этот неудачник? Разве стоило вслушиваться в его слова? Нет, конечно. Это глупо. Глупо помогать таким, как он. Зачем спасать того, кто уже пал? Того, кто мёртв внутри?
А может, мертв не он, а всё общество вокруг. Кто знает.
Сгорбившись от своих мыслей, парнишка медленно подошёл к гнезду аиста. Интересный факт: в Затишье эти птицы создавали свой дом не на деревьях, а на земле, чтобы такие жалкие люди, как он, чистили им крылья и помогали. Да и аисты были не совсем обычные: их серые перья отливали серебром, точно были покрыты тонким слоем бензина; клюв был чёрный, как глубины океана, глаза блистали алой кровью, будто были готовы сожрать любого подлеца со всеми потрохами. От одного их дикого взгляда бросало в дрожь и становилось так страшно на душе, словно тараканы по ней бегали.
Жуть.
Рыжий мальчик взял тряпку со стула и с тревожным подозрением посмотрел на двух аистов, которые будто и ждали, чтобы он отвернулся и они смогли впиться своим острым клювом ему в мозг, выклевать его как нечто ужасно вкусное. От этих мыслей юноше стало нехорошо. Боль смешалась с привычным страхом. Как же он ненавидел оставаться наедине с этими птицами, как же он ненавидел себя за пагубный страх, внутреннюю трусость, за маску, которую он носил в реальности изо дня в день.
Как же он ненавидел себя.
Юнец хотел измениться, стать таким, каким он всегда представлял себя в мечтах: смелым, бесстрашным героем, спасающим жизни людей, крутой знаменитостью школы, которого любили бы все девушки, лидером гнилого человечества.
Ха-ха, смешно.
Быть первым, чтобы править мёртвым обществом. Забавно.
Один из аистов странно посмотрел на рыжеволосого парнишку, когда на его бледном, веснушчатом лице растянулась сумасшедшая улыбка. Они словно побоялись его. Душу, вечно падающую в пустоту. Во тьму.
– Не бойтесь.
Мальчик как можно дружелюбнее улыбнулся, хотя сам в душе испытывал страх. Раздирающий плоть, пожирающий кости, пьющий черноту страх, нагнетающий ещё больших мрачных мыслей. Как всегда. Всё как всегда. Ничего нового. Даже как-то печально от всего этого однообразия.
– Может, тогда покончить со всем этим? – тихо спросил самого себя подросток, следуя за своими мыслями.
Он аккуратно, стараясь подавить страх, чтобы руки не дрожали, тёр тонкой, грязноватой тряпочкой крылья одного аиста. Второй терпеливо ждал, следя за каждым движением чистильщика своими чёрными бусинками, чем-то смахивающими на глаза ворона. На его слова птица повернула голову на бок и тревожно переступила с ноги на ногу в широком, красивом гнезде.
«Говорят, что перо серого аиста из Затишья (или как его ещё называют Молчаливый аист) очень острое. Настолько острое, что его можно сравнить со стальным королевским клинком, который не раз побывал в кровавом бою», – вспомнил слова отца юнец, когда его папа рассказывал ему об искусстве ухода за этими странными, не совсем обычными птицами, которые имели свою роль как в Затишье, так и в реальном мире. Он сейчас не мог припомнить, зачем именно нужны эти аисты, да ему было плевать на это – боль всё равно останется болью, не смотря на каких-то там нетипичных животных. Подумаешь, они приведут ещё одну несчастную душу в этот серый мир правды. Ему, четырнадцатилетнему неудачнику, лучше от этого ни фига не станет. Так что можно было не заморачивать лишним бредом свою голову. Лучше вместо этого придумать новый способ, как покончить с собой. Зачем идти по стопам всех бывших самоубийц? Лучше придумать что-то своё. Не банальное.