И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
В коридоре в углу у входа стояли лыжи. Рядом, сбоку от коврика, на котором обувь, плетёная из пластмассовых полос корзина для белья, предназначенного для стирки, то есть для грязного. В коридоре обыкновенная лампочка на проводе. И вешалка-доска с зеркалом рядом с корзиной.
И последнее. Кухня. В ней всё как и должно быть на кухне: подаренный бабушкой Томой холодильник "Юрюзань" средних размеров под окном, рядом обеденный стол, обычный советский, без скатерти, серый. И табуретки. И совсем ближе ко входу на кухню - белый шкаф-пенал для чашек, хлеба, банок. В углу за раковиной стиральная машина "Сибирь". Рядом пустое пространство с собачьим ковриком на полу. Далее, ближе к окну белый кухонный стол с дверцами и ящиками. Совсем у окна, то есть напротив холодильника,-газовая плита, обычная "положняковая", а не какая-нибудь купленная лично. Люстра на кухне - белый шар.
Во всех помещениях квартиры симпатичные занавески, благо, со вкусом у матери было всё в
Газеты выписывались разные. "Ленинградская правда или (потом) "Смена", "Ленинские искры" (для меня), "Литературная газета" также выписывалась в некоторые годы, когда родителям везло, и они вытаскивали на работе счастливый жребий на подписку. Из журналов - "Работница", "Техника-молодёжи", а для меня польский "Малый моделяж" (я вырезал и клеил из бумажных деталей модели кораблей, танков, самолётов, замков).
* * * (Звёздочки 8)
Одноклассники по 261-ой школе не успели стать моими школьными друзьями, так как я покинул эту школу после четвёртого класса, одноклассники по 479-ой не смогли стать моими друзьями, потому что я сразу после дальней школы возвращался к себе домой, и не было такого случая, чтобы кто-нибудь из них побывал у меня дома, чтобы поиграть-позаниматься вместе, так что все мои дни рождения в школьный период были одинаковыми, то есть без гостей-друзей-одноклассников. Кроме первоклассного дня рождения лишь в третьем классе на моём юбилее (10 лет) побывал одноклассник Гарик Кокурин, но начав посещать с четвёртого класса детскую художественную школу, я перестал и гулять с ним, и заходить к нему домой, чтобы вместе поиграть. Кроме прихода Гарика на моё десятилетие, на котором по этому случаю стояло на столе 10 бутылок "Пепси-колы", этот мой день рождения памятен мне приходом дяди Саши с десятирублёвым подарком - вторым локомотивом для моей железной дороги. Напившись, профессор Горного института пошёл отлёживаться-спать в родительскую спальню.
Классе в восьмом я с сестрой и матерью были в гостях у Сергеевых. Олег Сергеев-отцовский друг со времён их учёбы в Горном. У Вики Сергеевой, его дочери, был день рождения. Родители Вики и моя мать праздновали на кухне с алкоголем, в Викиной же комнате собрались мы, дети: Вика, Полина, я и ещё одна девочка (Викина подруга). Вот и все детские праздники, которые я пережил. Не густо! Но я тогда в школьные годы не комплексовал от одиночества, так как я не считал себя чем-то обделённым в плане общения. Лишь только сравнение мебели, и игрушек и детских книжек меня удручало.
* * * (Звёздочки 9)
Большую часть своих родственников всем скопом в одном месте разом я видел ежегодно в один и тот же день года - день смерти бабушкиного Тониного отца Александра, умершего от голода в блокаду. Бабушка Тоня на Набережной собирала в этот день памяти клан Павловых на званый обед - пусть едят вкусно и досыта, а не так, как отец бабушки Тони в блокадном Ленинграде. На столе обязательно присутствовали пироги.
А о муже бабушки Тони, то есть моём деде поляке Викентии, я ни разу от бабушки разговоров не слышал. Сначала я не спрашивал, потому что не знал слова "дед", а позже, когда подрос и учился в школе, мне также в голову не приходило спрашивать, но интуитивно я чувствовал, что биография Викентия Б'oбровича - это бабушкина тайна. Учась в старших классах я лишь "выудил" из бабушки то, что Викентий из "благородных", и что мать его Жозефина была родом из Варшавы, и что фотографий родственников-Б'oбровичей не сохранилось по причине опасности компрометации такими фотографиями в сталинские времена, то есть я делаю вывод, что, возможно, поляк Викентий был из "неблагонадёжных", и был репрессирован. Но это только моё предположение. Когда же я созрею задавать вопросы о своём деде Викентии, то бабушка Тоня уже умрёт, унеся его тайну в могилу. А будучи взрослым, с родственниками-Павловыми я буду встречаться так редко, и всё при таких обстоятельствах, что будет не до расспросов о Викентии.
* * * (Звёздочки 10)
А детскую художественную школу я всё-таки бросил на третьем году обучения из четырёх весной, когда я учился в шестом классе. За время учёбы в пятом классе я ,ясное дело, успел познакомиться со всеми одноклассниками, и меня после занятий в школе 479 тянуло остаться в её окрестностях, где рядом с ней проживали они. Было это уже в шестом классе. Несколько раз я "зависал" у Сергея Бабича до вечера или же приезжал на своём велосипеде во дворы, где жили мои одноклассники, так как во дворе дома на Стачек и в соседних дворах мне было скучно. Но этот период был коротким - только весна-84. Учась в седьмом классе я уже не оставался у Бабича и не ездил туда на велосипеде, хотя уже и не учился больше в художественной школе.
Моему решению её забросить предшествовал вызов моей матери Павлом Витальевичем, моим преподавателем, в художественную школу. Он предложил моей матери посмотреть, как рисуют-пишут мои одногруппники, и сравнить их успехи с моими. Он спросил мать, стоит ли мне дальше продолжать посещать занятия, дав ей понять, что заставлять меня ходить дальше в художественную школу значит только мучить меня. Я сам этого разговора не слышал, а только видел издали сидя за мольбертом, как они разговаривают, но смысл разговора был точно такой, ведь мать по предложению Павла Витальевича прошлась по студии и заглянула в работы всех детей, сравнивая их работы с моей. Чувства стыда перед матерью за то, что я так плохо малюю, я не испытал, было только что-то вроде досады. Досады за то, что мать вызвали в эту художественную школу. А то ведь я учился в обычной школе, и туда ни разу моих родителей учителя или директор специально не вызывали, будь то за плохое поведение или за плохую учёбу. А тут, на тебе!
– вызвали. После посещения матерью художественной школы дома со мной родители ни о чём не разговаривали, типа, пускай ходит и дальше в неё. Но я её забросил не сразу после этого эпизода, а только когда потеплело, и мне захотелось больше гулять с одноклассниками, то есть только весной. А вызывалась мать зимой.
* * * (Звёздочки 11)
А учась в седьмом классе я уже перестал гулять по той причине, что одноклассники, уже повзрослев, окончательно сформировали по несколько человек группочки, которыми и дружили, и в кино вместе ходили, а я оказался вне какой-либо группочки друзей. Был одиночкой. В силу отдалённости своего места жительства от школы. Но я не унывал, так как я уже твёрдо знал, кем хочу стать, когда вырасту. А для этого надо хорошо учиться. И чтобы перевели в девятый класс, иначе моя мечта не осуществится. А решил я стать, как Кулик, моряком загранплавания. Он был образцом успешного и обеспеченного человека для меня. Перспектива быть похожим на отца, то есть поступать в Горный, меня не прельщала.
– Правильно, правильно, - говорила мне мать, - пойдёшь учиться в Макаровку и будешь возить мне джинсы и прочее из-за границы, - приоденешь мать. Учись хорошо и поступишь в неё. А не будешь учиться хорошо, то пойдёшь в ПТУ. Вон, Вове Трубникову, твоему бывшему однокласснику, точно светит оно: вечно я вижу его бесцельно шатающегося по дворам вместо того, чтобы сидеть дома и учиться.
Я внял этому увещеванию матери и захотел снабжать её фирменными шмотками, то есть решил поступать в Ленинградское высшее инженерное морское училище имени адмирала С. О. Макарова. И не гулял. После школы. И не прогуливал. Занятия в ней.
А ещё во время учёбы классе в седьмом у меня на уроках математики было "хобби". Я невнимательно слушал, когда кто-то у доски выполнял домашнее задание (у меня-то оно всегда было сделано правильно!), и рисовал в черновике - тонкой тетрадке или на промокашке (в 479-ой школе требовали, чтобы мы писали перьевыми ручками, а не шариковыми). Потом показывал свои рисунки Андрею Ганюшкину, который сидел как и я на дальней парте, только в другом ряду, передавая незаметно для учительницы Ольги Константиновны. Потом меня посетила мысль завести специальную толстую тетрадь в 96 листов, чтобы на уроках рисовать именно в ней, а то тонкие черновики быстро кончались, и промокашки тем более быстро исписывались или покрывались чернильными пятнами. Так что они быстро выбрасывались, и было жалко хороших рисунков на них. К тому же рисунки в черновике или на промокашке могли быть замечены ходящей между рядами парт Констанцией (Ольгой Константиновной Филипповой). Поэтому-то и была мной заведена толстая "Синяя тетрадь". В ней кроме меня стал рисовать и Андрей Ганюшкин. А чуть позже к нам присоединился ещё один троечник Серёжа Парамонов. На страницах "Синей тетради" мы рисовали что-то типа плакатов, прославляющих военную мощь Америки и западный образ жизни. Рисовали также комиксы. Темой рисунков могли быть и американские рейнджеры, ковбои с индейцами, ку-клукс-клановцы с неграми, гангстеры, в общем, сплошной американизм в рисунках, а кроме него рисовали также пиратов, викингов, всякую фантастическую технику и всякие непристойности, какие обычно пишут и рисуют на заборах, стенах и партах. Мы же, сознательные ребята, понимали вред, пиши-рисуй мы в указанных местах, но нам всё равно хотелось самовыражаться. "Синяя тетрадь" кем-либо из нас троих бралась к себе домой, и рисунки перьевой или шариковой ручкой раскрашивались цветными карандашами, ручками и фломастерами. Чтобы подписывать в комиксах слова героев, часто с матом, или делать какие-нибудь антисоветские подписи на рисунках, мной был разработан специальный алфавит, на подобие китайских или египетских иероглифов, так что никто посторонний кроме нашей троицы не смог бы разобрать подписей к рисункам. Тетрадь разрослась, когда закончилась: к ней была подшита ещё одна. Все одноклассники-мальчики любили её листать. Кончилось всё тем, что мы осознали, что если эта "Синяя тетрадь" попадёт учителям в руки, то нам точно не сдобровать. Тогда мы пошли после уроков всем классом (мальчики) на ближайшую помойку и сожгли эту тетрадь.