И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
* * * (Звёздочки 12)
За время нашего проживания на проспекте Стачек я не помню, чтобы отец по выходным сидел дома или мы куда-нибудь сходили всей семьёй. Такое бывало только в моё дошкольное детство. Когда нам установили на Стачек телефон, то он, сидя в кресле, звонил всем подряд. Своей родне, которой у него была целая куча, или своим друзьям по Горному или по работе. Кто-нибудь его да пригласит к себе. Не просто так, так в чём-либо помочь по хозяйству. Отец в памяти моей так и запечатлелся вечно сидящим по утрам выходных дней за телефоном, подёргивающий коленками в раздумьях, кому бы ещё позвонить, если никому из тех, кому он уже дозвонился, не нужна была его помощь. Помощь он оказывал разную. Передвинуть мебель, удлинить электрический или телефонный провод, позаниматься с детьми своих родственников и друзей по математике и физике. Или просто поиграть в карты с другом ещё с "Проектпромвентиляции" Ивановым. С отцом вместе я ездил только на Набережную да в Бернгардовку. На дачу к Полине или с Полиной ездила и моя мать. Туда иногда бралась и Майра, благо, удобный автобус двойка тогда ходил от Кировского завода до Финляндского вокзала. А
А вообще, нет, я вспомнил! Вспомнил поездки с матерью на 36-ом трамвае (13 остановок) до кольца в Стрельну. В своём раннем школьном возрасте, то есть летом 79, 80, 81, 82 годов, когда там ещё можно было купаться в заливе. Мы загорали и купались в Финском заливе на участке, где расположен тогда заброшенный Константиновский дворец - ныне морская резиденция Президента Российской Федерации. Мы загорали и играли в карты. И дома в летние каникулы моих первых школьных лет мы с матерью играли в карты. На кухне. До глубокой ночи. В тишине. Так как радио по ночам не работало. Когда я подросту, больше в жизни мы не поиграем с ней никогда.
* * * (Звёздочки 13)
В середине восьмидесятых отец летал каждый год "в поле" в Узбекистан. И мать тоже иногда летала тогда. Однажды в аэропорт Пулково провожал её я один. По дороге домой за мной увязался какой-то дядька. Наверное, педофил. Я еле от него отвязался-убежал, пересев в другой автобус. А он не успел в него войти, так как двери закрылись. Я встал у заднего окна автобуса и видел, как дядька махал мне раздосадовано кулаком. Я тогда не понял, зачем за мной по пятам идёт этот маньяк, но теперь я точно знаю, догадался, что это - педофил. Слава Богу, что мне удалось от него удрать на автобусе. "Икарусе".
* * * (Звёздочки 14)
В восьмом классе я был принят в комсомол. Со второй попытки. С первой не получилось, так как на собрании комитета комсомола школы мне задавали дурацкие вопросы из истории комсомольского движения. Я был безыдейным, но осознавал необходимость вступления в ВЛКСМ для дальнейшей карьеры: в ЛВИМУ имени адмирала Макарова брали только комсомольцев, то есть якобы идейных.
Когда я перешёл в девятый класс, то меня самого от класса избрали в комитет комсомола школы. В комитете мне дали нагрузку: отвозить восьмиклассников в райком комсомола для принятия их в члены ВЛКСМ. Сколько человек я привезу в райком, столько раз я должен буду повторить следующее, встав: "Решение первичной комсомольской организации: принять Ивана Иванова (или имя следующего кандидата на вступление в комсомол) в члены ВЛКСМ; решение комитета комсомола: утвердить решение первичной комсомольской организации". После этой церемонии я заходил к однокласснику Ване Ковалевскому, который жил недалеко от Кировского райкома , и мы целый вечер играли в карты. С ним я попробовал курить и пить. Курили "Ту", пили дешёвые вина. И слушали "Aквариум". В общем, балдели. Вот такой я был комсомольский комитетчик!
* * * (звёздочки 15)
В начале 1987 года у бабушки Лизы на Сапёрном переулке, 6 в квартире 36, коммуналке, произошло следующее: одни из её соседей съехали с квартиры, получив в порядке очереди квартиру, освободив комнату площадью 21 квадратный метр. И тогда в пятикомнатной коммуналке осталось два квартиросъёмщика: бабушка Лиза и еврейская семья Шер, состоящая из трёх человек. Бабушка Лиза занимала с давних времён одну комнату площадью 16,5 квадратных метров. А еврейская семья три, две из которых смежноизолированные, 18 и 9 квадратных метров, имели один выход в коридор и когда-то были одной большой комнатой в три окна. Так вот, пятая 21-метровая комната освободилась, и совместный ум моего отца и еврейской семьи придумал следующее: пойти в жилконтору и попросить списать эту большую жилую, но пустующую комнату, из жилого фонда и перевести её в категорию МОП (места общего пользования), так как в 137-метровой пятикомнатной квартире кухня была площадью всего 8 квадратных метров, что мало для большого количества людей-неродственников. На кухне стояли две газовые плиты и два кухонных стола. Так что, было не развернуться. И кому-то есть на кухне было неудобно, потому что тесно. Жилконторские чиновники вняли просьбе ходоков из квартиры 36 по Сапёрному переулку, 6 и перевели 21-метровую комнату в разряд нежилой. Так эта квартира из пятикомнатной на бумаге превратилась в четырёхкомнатную, но зато с большой столовой в 21 квадратный метр.
Как только эта операция по переводу комнаты в разряд нежилой была завершена, между еврейской семьёй Шер, занимавшей три комнаты, и нашей семьёй, имевшей трёхкомнатную смежно-изолированную квартиру площадью 62 квадратных метра, был совершён обмен жилплощадью. Евреи Шер были счастливы, оказавшись в отдельной квартире, мы тоже, благо, теперь мы заживём в центре города, съехавшись с бабушкой Лизой.
Но благополучно завершившемуся обмену с евреями Шер предшествовал период уговора отцом и мной моей матери. Она поначалу не соглашалась: её устраивала квартира на Стачек. Отец же уже тогда лелеял мечту в будущем, когда мы с сестрой вырастим, разменять и эту квартиру на Сапёрном, получив, наконец, свой отдельный угол, точнее, комнату, разведясь с матерью (нет, о разводе он, конечно, нам с матерью не говорил, но я уже был достаточно большой, чтобы понимать, чего хочет отец от матери и от новой квартиры). Отец в разговоре со мной убеждал меня в полезности обмена квартиры на Стачек на квартиру на Сапёрном аргументом, что в результате обмена я и сестра получим по отдельной комнате в новой квартире, и что пишущая машинка больше не будет стоять у меня в комнате. Честно говоря, к машинке я уже привык, и комната у меня на Стачек была. Но я хотел, чтобы отдельная комната появилась и у моей сестры. Я этого так хотел! А то однажды утром на Стачек я зашёл в большую комнату, чтобы что-то взять из шкафа-стенки, но я увидел то, что мне никак нельзя было видеть: сестра спала со съехавшим набок одеялом в задравшейся ночнушке, и я увидел её кровоточащий срам. Но точнее сказать не увидел, а заметил, потому что я сразу же отвернулся и пулей выбежал из большой комнаты. Вот поэтому-то я и желал сестре отдельной комнаты, чтобы больше не видеть её неприкрытого срама. Никогда! Вот поэтому я вторил отцу и уговаривал мать переехать на Сапёрный. Я считаю, что не будь моего "нажима" на мать (нет, открывшийся мне срам сестры я сохранил в тайне), отцу вряд ли удалось бы в одиночку убедить-уговорить мать переехать на Сапёрный, у него одного не хватило бы авторитета в глазах матери. Так что наш переезд на Сапёрный я считаю свое заслугой. Перед всей нашей семьёй, и перед Полиной в особенности. Но сестра тогда была ещё маленькой (перешла в восьмой класс) и не понимала этого. В дальнейшем о моей роли в нашем переезде я с сестрой не разговаривал, и она не знает всей интриги его.
* * * (Звёздочки 16)
Накануне переезда я успел сходить от школы на трудовую практику на Кировский завод. Кого-то из ребят поставили за станки, мне же не повезло. Моя работа в цеху заключалась в следующем. Выколачивать-выбивать крепёжные штифты из сегментов от дискообразной пилы, когда зубья сегментов затупятся. Было очень шумно, когда я кувалдой бил по пробойнику. Мне не хватало сил выбить штифт одним ударом, и двумя, и тремя. Тупому мастеру было не понять, что у меня ещё нет силы здорового взрослого мужчины, и он меня пристыжал, этот тупой мастер. Спустя неделю тупой, почти безрезультатной работы меня перевели в мастерскую на этом же заводе, где я должен был полировать плитки Иоганнеса до зеркального блеска. В мастерской трудились женщины, и вовсю пахло бензином. В общем, хотя я и заработал на заводе около сорока рублей, мне работать на заводе не понравилось.
А ещё каждое лето я, когда подрос, выезжал с кем-нибудь из родителей на прополку грядок в подшефный совхоз "Фёдоровский". Для родителей это была обязаловка. Поскольку они в ВИТРе работали вместе, то и в совхоз они должны были ездить вместе. Но на практике в совхоз ездил только кто-то один из моих родителей, а я ездил за другого из них. То есть я ездил с отцом за маму, а с мамой за отца. Ох уж эти бесконечные грядки до самого горизонта! А из какого-то сельского домика сбоку от поля доносился "Modern Talking": всего пара песен, наверное, записанных с телевизора, с передачи "Утренняя почта", всё громыхали и громыхали после перемотки магнитофонной ленты назад. Интересно отметить, что инструмент под названием тяпка совхозом не выдавался, а надо было иметь свою. Так вот, электричка, в которой мы ездили в совхоз до Павловска, была заполнена сплошь такими же шефами с тяпками, торчащими из сумок.
* * * (Звёздочки 17)
В конце июня 1987 года мы переехали на Сапёрный переулок, 6 в квартиру 36, съехались, таким образом, с бабушкой Лизой. Первую ночь проживания на новом месте я запомнил. Прежние жильцы Шер поснимали повсюду в квартире с окон сетки от комаров, так что от комариных укусов и постоянного писка над ушами сна ни у кого из нашей семьи в эту ночь не было, ведь средств от комаров типа одеколона "Гвоздика" у нас не имелось в наличии, так как на Стачек комаров не было. И первым приобретением на новой квартире была марля (сетки были в дефиците и были приобретены не сразу).
Лучшая комната, светлая, площадью 16,5 квадратных метров, с альковом (это типа ниши для постановки кровати) была отдана Полине. Я разместился в описанной 21квадратно-метровой комнате, то есть мы, как отдельная семья в отдельной квартире, не стали использовать её по её новому назначению, то есть как МОП. Ведь она комната как комната. Большая. И тоже с альковом. Эти две комнаты выходят в светлый двор, как и большая ванная с окном и кухня. Квартира на Сапёрном была коридорной системы, то есть двери налево и направо в комнаты. Так вот, по другую сторону коридора была комната бабушки Лизы, такая же, как и у Полины, то есть в два окна, 16,5 квадратных метров площадью и с альковом. В альковах всех трёх комнат кроме диванов-кроватей могли уместиться и шкафы. У бабушки Лизы, например, в алькове стоял "ждановский" трёхстворчатый шкаф. У Полины - двухстворчатый, а у меня в алькове - тумбочка для белья и книжная полка над ней. Но на этой полке книг стояло мало. Основное её пространство занимали пластмассовые солдатики и ёлочки от железной дороги. Четвёртая дверь с коридора на той же стороне, что и комната бабушки Лизы, ведёт в две смежные комнаты: так называемую гостиную, площадью 18 квадратных метров, и дальнюю, то есть родительскую спальню, площадью 9 квадратных метров. В этой спальне кроме полутораспальной тахты, трёхстворчатого шкафа, трельяжа стоял стол с пишущей машинкой матери. И стул перед столом. В гостиной диван, что стоял раньше на Стачек, и на котором раньше спала Полина. И мебельная стенка. И тумбочка с телевизором между двумя окнами. Полина теперь спала на широком диване, который был отдан ей бабушкой Лизой. Я спал, как и раньше, на узкой тахте. А в коридоре с коммунальных времён осталась стоять нижняя часть от буфета тёмного дерева. На ней стоял телефон. О телефонах. Отец откуда-то приносил неновые аппараты и устанавливал их во всех комнатах кроме бабушки Лизы, и на кухне на холодильнике. Придёт время, и у меня в комнате будет стоять два телефонных аппарата: один на "злом" секретере, другой будет крепиться в алькове на стену. Но звонки у всех телефонов, кроме коридорного, будут отключены. Лишь когда мать печатала на машинке, то она включала звонок у своего аппарата в спальне. Обстановку комнаты бабушки Лизы не описываю, скажу лишь в двух словах: она была меблированной.