И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
Выхожу я на работу в ночную смену, а утром, отработав, иду в кабинет Ивана Андреевича и рассказываю, что имевшиеся у меня варианты ночёвок отпали. И он разрешает мне поселиться на предприятии! В большом помещении, используемом раньше как холодильник, и где теперь склад не согнутых коробок из гофрированного картона для продукции этого предприятия, я между пачками этих коробок устраиваю своё ложе. Я считаю, что благодаря доброте Ивана Андреевича я хорошо устроился: и есть, где поспать, и есть, что поесть, ибо я присоединялся обедать и чаёвничать с продукцией этого предприятия и в дневную смену и в ночную во все дни, а не только когда сам работаю. Более того, Иван Андреевич выдал мне 500 рублей в качестве аванса, чтобы я мог покупать, ещё что мне угодно или разъезжать по городу. И ведь это было исключением из заведённого на предприятии порядка: там не было заведено выдавать авансы!
Работа на предприятии Ивана Андреевича у меня была тяжёлая. Не буду описывать все выполняемые мной функции помимо сгибания коробок
А между тем на Набережную пришла бумага-отписка из Дзержинского районного суда. В Книге я не могу реконструировать по памяти ту бредовую - иначе не скажешь - формулировку, с которой меня отфутболили, то есть с которой мне отказали. Заявляю одно: суд в обращении со мной нарушил нормы материального и процессуального гражданского права. А ведь я так надеялся на этот суд! Ш-ш-шайсе!...
Отработав недели две у Ивана Андреевича я стал зашиваться, в смысле: хронически не успевать выполнять свои производственные задачи. Вернее, я не успевал с самого начала, как приступил к работе, но по началу моя медлительность объяснялась неопытностью, и начальство надеялось, что я со временем ускорюсь. Не вышло. Но Иван Андреевич не уволил меня! А придумал для меня новую должность, какой раньше у него на предприятии не было. Конечно, от разгрузки иногда тонн муки, расфасованной в 50-килограммовые мешки, меня не освободили, но в остальном Иван Андреевич очень чутко ко мне относился, с пониманием, можно даже сказать, что он меня жалел. И каждую неделю продолжал выдавать мне пятисотки.
Однажды в курилке зашёл разговор - короткий разговор, ибо курить во время конвейерной работы особо было некогда - о тяжести условий работы на данном предприятии, что так работать нельзя. Я же, умный. Вставил своё слово, что для этого и создаются профсоюзы, чтобы не позволять работодателю выжимать последние соки из наёмных работников, и что создать свой собственный профсоюз легко в два счёта, а создав, можно добиться нормальных, человеческих, условий работы. Кто-то из куривших в этот перекур выразил вслух опасение, что как бы не было хуже создателям и членам профсоюза. За себя я сказал, что не боюсь и готов помочь в создании профсоюза. А от работодателя лучше держать в тайне намерение собраться на учредительное собрание профсоюза. Но рабочие предприятия Ивана Андреевича были настолько зависимы от него, и боялись, что в случае увольнения их больше не возьмут на другую работу, и поэтому кто-то из них донёс на меня Ивану Андреевичу, что я баламучу рабочий народ на создание профсоюза на его предприятии. Он меня вызывает к себе в кабинет и в бешенстве мне кричит:
– Это моё предприятие! Не позволю! Это я кого? Змею пригрел на своей груди? Да как ты мог? Какое свинство с твоей стороны, этот профсоюз!
Я хотел было сострить, что вы, Иван Андреевич, мне друг, но истина дороже, но передумал, потому что тот уже вскочил со своего хозяйского-директорского места, и мне пришлось задуматься о самозащите. Но Иван Андреевич, надо отдать ему должное, сдержался.
Тут я на некоторое время прерву сцену в кабинете Ивана Андреевича, чтобы указать на то, что я за время работы у него сошёлся с рабочим его предприятия Олегом. И Олег решил мне помочь. У него был приятель, или старый друг, Сергей Васильев, живущий в Петергофе в 23-ем квартале. Правда, Олег с Сергеем давно не виделись. Так вот Олег, зная Сергея, предположил возможность поселения меня у этого Сергея за малые деньги. Я согласился, понимая, что продолжать жить на предприятии Ивана Андреевича, когда подворачивается возможность снять угол за полторы тысячи рублей, - это неправильно. Снять угол означает жить в той же комнате, что и Сергей Васильев. Я посчитал большой удачей, что нашёлся такой человек, кто приютит меня за такие скромные деньги. Ну и пусть, что в Петергофе! Всё ж таки в квартире! На момент моего прихода в кабинет Ивана Андреевича, вознегодовавшего от моих высказываний о лёгкости учреждения профсоюза на его предприятии, мне осталось всего только раздобыть 1.500 рублей и поехать вместе с Олегом после работы к Сергею Васильеву на электричке до Петергофа. Когда Иван Андреевич закончил выражение негодования или сделал паузу, я умудрился высказаться:
– Нет - так нет! Я это так, чисто теоретически. А мне самому это не надо. Не мне здесь работать. Вы уж простите меня, Иван Андреевич. Я очень ценю Вашу помощь мне. Я ведь собрался от Вас уходить! Всё! Вы меня выручили. Далее я сам.
– Что? Нашёл, где снять? И за сколько? Где?
– спросил заинтересованно знающий о моих поисках жилья Иван Андреевич, обещавший оплатить его мне.
– Да, нашёл. В Петергофе. И мне надо всего полторы тысячи дать за месяц хозяину квартиры.
– Что? Так дёшево?
– Олег говорит: да. У его приятеля. Не комната, а только угол в комнате хозяина.
Иван Андреевич распорядился выдать мне 2 тысячи рублей. Через бухгалтерию, с моей распиской в получении, как и за все авансы.
– Удачи!
– на прощание пожелал мне предприниматель. Эпизод с профсоюзом также не настраивает меня писать подлинное имя Ивана Андреевича - оно, конечно же, другое - и название его фирмы.
На следующий день вечером мы с Олегом поехали в Петергоф. Бесплатно. Меня комната устраивала - не в моей ситуации нос воротить. А насчёт хозяина было пока неясно, почему такой лоб нуждается в лишних полторы тысячи рублей и готов терпеть неудобство, моё подселение к нему в комнату. Я передал Сергею Васильеву 1.500 рублей за постой и выставил бутылку водки отметить своё новоселье. Выпили. Олег уехал. На следующий день я поехал на электричке (опять бесплатно) на работу к Эдику Сипатову, своему однокурснику. Он, юрист крупного пищевого комбината, замолвил за меня словечко, чтобы меня взяли в отдел логистики. И меня взяли. Моя работа требовала выхода как в дневные, так и в вечерние, и ночные смены, ибо машины загружались круглосуточно. Для меня, командующего погрузкой коробок с готовой продукцией грузчиками в фуры, имелась комнатка, где можно было спать в свободное от погрузки время.
Сергей Васильев, хозяин комнаты, оказался наркоманом. На мой взгляд, наркоманом с небольшим стажем, ибо обстановка в комнате ещё сохранялась. И телевизор был большой, приличный. Я понял, что он наркоман, по его просьбам ко мне выйти с кухни в комнату на непродолжительное время, чтобы я ему не мешал. Часто к нему приходили какие-то люди, и они все вместе просили меня выйти с кухни, или, наоборот из комнаты на кухню, когда их было много. При этом я часто видел в руках Сергея Васильева какую-то коробку типа автомобильной аптечки. Я понял, что он и его гости колются наркотиками. Однажды зашёл сосед по лестнице Андрей. Я у него взял зарядное устройство для найденного мной телефона Nokia. Андрей также наркоманил. Постепенно, с каждым последующим приходом, наркоманы становились со мной всё более бесцеремонными, их просьбы ко мне выйти становились всё грубее. Куда же я попал! В наркопритон! Звоню Олегу, но тот удивлён, узнав, что его друг Сергей Васильев стал наркоманом. Стало быть, это произошло недавно. Я 3 раза успел сходить из квартиры в Петергофе на пищевой комбинат в Петербурге. За электричку не платил. А по Питеру прошёл пешком немало. Работая на погрузке готовой продукции я, будучи голодный, ел блинчики с начинкой в не разогретом виде, со льдом! Не я это придумал, потреблять их сырыми, а работавшие под моим началом грузчики, все - сплошь маргиналы, были и выходцы из Средней Азии. В четвёртый свой выход на работу я пришёл туда с фингалом под глазом, который мне поставил сосед Сергея Васильева Андрей. Потратив мои полторы тысячи рублей, Сергей Васильев превратился из гостеприимного хозяина в животное, что ли, по отношению ко мне. Его гостям я тоже откровенно мешал своим присутствием в квартире-наркопритоне. Вот Андрей, раздражённый, и не сдержался. Я пытался вызвать милицию по телефону, чтобы она разогнала сборище наркоманов, но безрезультатно. Я еле-еле вынес из квартиры Сергея Васильева свои книги по немецкому, а сумка-баул и рюкзак с тёплыми вещами, одеялом и синим полиэтиленом так и остались в ней. Навсегда. Хорошо, - думаю я.
– Я сам немедленно явлюсь в милицию и попрошу разогнать их уколотых наркоманов, показав им фингал, что они мне напечатали на лице, и факт нахождения моих вещей в этой квартире будет доказательством моего бомжевания, и, что фингал получен мной именно здесь. Моё зарегистрированное обращение в милицию послужит вместе с зарегистрированным фингалом дополнительным доказательством в суде моего бедственного положения. Правда, когда я смогу в очередной раз подать заявление в суд, я не знал. Знал одно - это мой выход. Цивилизованный выход, законный и единственный, из моего дикого положения.
Сажусь в автобус, чтобы добраться в милицию. Платить я не собираюсь, типа: я же вызвал милицию, и она не приехала, значит, мне самому надо добираться до неё за помощью, для восстановления справедливости, и ещё платить за свою дорогу до милиции - это несправедливо и просто неправильно. Ведь у меня на лице доказательство, свежее, что я пострадавший и еду в милицию за помощью. Но это не было понятно кондуктору автобуса, ему не выгодно это было понимать. И вот он вместо сочувствия всю мою дорогу до милиции выражает громко неудовольствие моей наглостью, то есть тем, что я еду бесплатно. У пассажиров я также не вызываю сочувствия. Некоторые вторят кондуктору-бабке в нападках на меня. Я, доехав всё-таки до нужной остановки, выхожу из автобуса словно оплёванный. И каким одиноким я чувствую себя в этот момент. Без моральной поддержки людей в автобусе и милиции. Да, милиция меня не поддержала, и проехать до квартиры Сергея Васильева она отказалась, узнав о том, что адрес наркопритона - квартира именно его:
– Да кто не знает этого Сергея Васильева, что он наркоман?
– спрашивает меня кабинетный мент.
– И ты дожжен был знать. Нашёл, куда соваться!
Моральных и физических сил писать заявление в милицию и требовать его принятия у меня не было. И менты, можно сказать, что выгнали меня из отдела, узнав, что сам я бомж. История повторилась: когда у меня в общежитии украли музыкальную систему SONY, менты так же прогоняли меня.
Вывод: я бомж, я выпал из общества, я вне закона, то есть не подлежу его защите, ведь я уже не гражданин, а маргинал, изгой.