И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно

Павлов Алексей Андреевич

– Только сейчас модны в книгах элементы фэнтези или фантастики. Например, вот. я поделюсь с тобой идеей. В Петербурге случилось наводнение. И как ты действуешь, когда вода разлилась в городе.

– Да, хорошая идея, - соглашаюсь я и без подготовки-раздумий, так сказать, экспромтом выдаю: - Только это не вода разлилась в Петербурге, а кровь...

– Вот это да! Как здорово! Продолжай!

– Это я первым пролил кровь... А далее... Надо подумать... кровь поднимается. В смысле: уровень крови в Неве. Потом кровь выходит из невских гранитных берегов. И статуи в Летнем саду не успевают скрыться под кровью с головой, как размягчаются, пропитываясь ею, этой чудесной, фантастической жидкостью, и обрушиваются вертикально вниз, в момент смыкая плещущуюся кровь над ушедшими под неё головами статуй... И так далее.

– Замечательно! Тебе непременно следует засесть писать!

– Но пока что это невозможно, я ведь бомжую.

– Так садись на скамейку в Александровском саду

и пиши. Бумаги нет? Так я тебя снабжу. И ручку дам.

– Нет, дело не в этом. А в том, что у меня много времени уходит на поиск еды, а в остальное время я отдыхаю от этого поиска. То есть у меня нет времени сейчас на написание моей Книги. Но надеюсь, что скоро появится. А встретился я с вами сейчас, чтобы показать свой мундир ангела, пока не стало тепло, и я его не перестал надевать.

– Ладно. Будем думать о работе для тебя. А пока до свидания! Ещё увидимся.

Расставшись с Анатолием Холоденко, мужчиной лет сорока, я пошёл прогуляться на Невский, и на ходу додумывал историю с поднятием крови в Петербурге. Это не наводнение, - думал я, - так как это слово от слова вода. А как же тогда образовать слово от слова кровь? По-русски никак. Назову это действие по-немецки от слова Blut (нем.: кровь): die Blutung. Итак, блютунг. Первым пущу кровь я. Как это будет, я пока не знаю. Надо подумать. Или жизнь покажет. Одно знаю точно, - думаю я, - кровь будет пролита по справедливости и необходимости, как бы я ни хотел избежать этого. А далее пойдёт-поедет. Пролитая мной кровь стечёт-попадёт в Неву. И понесёт её вместе с течением воды. Но как так получится, что крови будет много, надо ещё подумать.

Верона

Дней за пару до Дня города я ночью не сплю. Теперь таких бессонных ночей у меня всё больше, и я просто гуляю. В костюме ангела. В эту ночь я подхожу к Вечному огню на Марсовом поле. Но уже не как прежде, в холодные времена, чтобы погреться, а так, по привычке, отдохнуть от ходьбы минут 5. Таких, гуляющих и останавливающихся у Вечного огня, бывает много не только днём, но и ночью. В эту ночь я здесь познакомился с молодым человеком Борисом из Москвы в сопровождении двух подруг, тоже москвичек.

И тут на площадку к Вечному огню приходит бездомная собака. По ней видно, что она сука-подросток, то есть уже не щенок, но ещё растёт. Я догадываюсь, зачем она пришла сюда. Не за тем, что её здесь угостят чем-нибудь, хотя и это весьма вероятно, а главное, чтобы её поласкали-погладили. Видно, как она, симпатяга, улыбается, получая порцию за порцией нежности от вновь подходящих к Вечному огню людей. И не уходит. А сидит или лежит как у себя дома в ожидании следующего человека, который не сможет устоять перед её юным очарованием и погладит её. Я тоже не смог сдержаться. И я, как опытный собачник, слегка потрепав собаку по холке и погладив по голове, сую ей указательный палец в ухо и верчу им там внутри, а затем даю его собаке понюхать. Она, как и следовало ожидать от настоящей собаки, начинает лизать этот мой палец.

– Молодец, Верона!
– даю я имя этой молодой собаке в честь города влюблённых Ромео и Джульетты.
– Верона, Веро-о-на, Вероночка, - повторяю я, продолжая её гладить (другие люди, конечно же, называют её по-другому, но мне захотелось обращаться к ней по имени, то есть по кличке, вот я и прозвал её так; почему? да потому что она была вороной, то есть чёрной, масти).

А Верона тем временем разлеглась передо мной, мне доверяя. Я начал гладить ей брюхо, и она перелегла с бока на спину, раскинув в стороны задние лапы.

– Бери её за задние лапы, - обращаюсь я к Борису, - сам берясь за передние.
– И поднимай вместе со мной. Не резко.

Мы с Борисом подняли разомлевшую от ласк молодую суку над гранитом. Верона ни как не выражала протеста: не брыкалась и не подавала голоса.

– А теперь качай, - говорю-приказываю я Борису.

И мы принялись с ним раскачивать поднятую на полметра над землёй собаку. Вверх-вниз и взад и вперёд. Она была не против. А собака-то была не мелкая.

Нет, никогда прежде я с собаками не делал такого, но я догадался, что Вероне это понравится. Ну, Вы представили себе эту картину? В ночи при свете Вечного огня рядом с ним двое качают за лапы собаку. Вверх-вниз и взад и вперёд. Причём один из качающих экипирован ангелом-воином.

Накануне Дня города я делаю вывод, что мой апельсин, подаренный Анкой, со дня дарения как-то уменьшился в размерах, усох, и кожура у него стала более тёмной и жёсткой. И я иду на Некрасовский рынок за новым апельсином. А в кармане у меня всего 8 рублей белыми монетами. Наверное, на один апельсин этого хватит, - думаю я. Спрашиваю продавца-кавказца стоимость одного апельсина у него. Двенадцать. Я говорю, что у меня всего 8 рублей. И он соглашается отдать мне свой цитрус за столько. Теперь я готов к завтрашнему карнавальному шествию по Невскому проспекту. Пусть завтра все меня запомнят!

День рождения Города

27 мая 2006 года было субботой, поэтому карнавальное шествие по Невскому проспекту не переносилось с этого дня, дня Города, на ближайший выходной после этой даты. Я вышел на улицу в начищенных ботинках при полном параде, привязав к сумке типа планшетки бутылку с остатками бальзама "Поморье", который я растягивал специально до этого дня. Но теперь бальзама в бутылке было слишком мало, и поэтому я долил в неё чаю, который я попросил у жильцов последнего этажа, а именно у Матвея, сына хозяев квартиры Саши и Лены. Что ж, получилось похоже на полную бутылку бальзама. А в левой руке у меня апельсин. Я прошёл дворами капеллы и по Большой Конюшенной улице до Невского. Оказалось, что колонна шагающих или следующих на карнавальных машинах по середине Невского проспекта участников карнавального шествия отделена от зрителей-горожан цепью мелецыанэров, стоящих на границе тротуара и проезжей части проспекта. Перед цепью, то есть среди зрительской массы людей, я заметил несколько несчастных детей в карнавальных костюмах с родителями, которые последовали призыву надеть свой карнавальный костюм и выйти на Невский, призыву, бросавшемуся в глаза с неделю до карнавала, если не больше. И вот, их ожидания были обмануты. Мелицыя их не пускала присоединиться к праздничному шествию. И они, эти обманутые на празднике дети, были с расстроенными лицами, в которых кроме обиды читался вопрос: "Ну, как же так?!" Некоторые из этих детей в карнавальных костюмах, или даже просто нарядные с поролоновыми красными шариками-носами на резинке, плакали. А родители не могли их утешить. Ведь никто на них не смотрел, хотя они ожидали внимания к себе. Все отвернулись от них. Все стояли к ним и их родителям спиной, а лицом к проезжей части Невского, и смотрели на карнавальное шествие. Дети плакали, а рядом стоящие с ними смеялись. Детский плач на фоне смеха и веселья - у меня защемило сердце. И я испугался: неужели и мне не удастся сегодня пройтись среди участников карнавального шествия, неужели моей идее демонстрации самого себя, парада на Невском, на его проезжей части, не суждено сбыться? Но ведь это важно для моей Книги!

Я решил пойти в самый конец Невского, то есть в начало так называемого Староневского проспекта, к площади Александра Невского, предполагая там затесаться в ряды начинающих оттуда своё шествие по проезжей части Невского. И я пошёл туда. Только не по тротуару Невского, где пройти от большого количества смотрящего карнавальное шествие народа было не легко, а параллельно Невскому по соседним улицам.

Я вышел на Староневский не далеко от площади Александра Невского. Там было совсем редкое оцепление, то есть мелецыанэры стояли на значительном расстоянии друг от друга. Я прошёл ещё немного вперёд, и оцепление совсем кончилось, так как народа, стоящего на тротуарах плотной массой, там не было. И тогда я вышел на середину проезжей части Невского-Староневского. Там как раз было свободное от шествующих место между районными колоннами (шли районы города на карнавальном шествии последовательно один за другим). Я встал на некотором удалении от начинающих своё шествие представителей Фрунзенского района. Впереди их колонны прямо по сплошной разделительной полосе разметки Невского проспекта ехал каток, каие обычно ровняют асфальт. Мне подумалось, что если я вдруг споткнусь и упаду, то он, не успев остановиться, меня раздавит. Также в этот момент я вспомнил видеоклип Дэвида Боуи с песней "Ashes to Ashes", в котором David Bowie в белом костюме клоуна идёт перед бульдозером. Но я понял, что мне не место перед катком. Мне надо пройти вперёд по ходу движения карнавальной колонны до того места в ней, где идёт один из военных оркестров, играющий военные и праздничные марши. А карнавальная колонна, надо сказать, шла не всё время вперёд, а делала частые остановки. А я во время этих остановок колонны не останавливался, а продвигался вперёд по Невскому, и многие стоящие за милицейским оцеплением указывали на меня пальцами, обращая на меня внимание остальных. Все фотоаппараты и видеокамеры, я видел, стараются поймать меня объективом в кадр и заснять. Я же не останавливаюсь, а всё иду вперёд и иду. Наконец, дошёл. До оркестра Военно-космической академии - так, по-моему, называлось военное учебное заведение, от куда были курсанты-музыканты. Я пристроился в хвост к их оркестру. Я шёл позади оркестра, так что меня могли видеть и снимать на фото и видео люди с обеих сторон Невского проспекта. Я начал маршировать - я же в форме воина, ангела-воина. Воина Господня. Причём я чередовал при своём марше русский (прусский) шаг с английским (русский шаг требует при ходьбе маршем прямые ноги и сгибающиеся в локтях руки, тогда как английский - сгибающиеся в коленях ноги и прямые руки, прижатые к телу "по швам"). Если английский шаг в России выглядит нелепо и смешон сам по себе, то при марше русским шагом я изображал пьяного солдата, резко выкидывая вперёд и вверх ноги, шатаясь и махая руками. А апельсин я держал то в руке, то в зубах, причём я иногда специально разжимал зубы, и тогда апельсин падал на асфальт. А с асфальта, я делал вид, что мне трудно его подобрать будучи якобы пьяным: я нагибался и левой рукой хватал воздух левее апельсина, затем правой - правее, затем же я сводил руки посередине и таким образом подбирал апельсин. Всем вокруг было смешно видеть марширующего пьяного солдата, и я купался в море смеха, улыбок и восхищённых взглядов.