И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
Закурили-задымили. Я курю и молчу. Он тоже. Покурив, я отхлёбываю ещё супа через край кастрюльки. Сергей нарушает молчание:
– Нет, в самом деле, ангел, ты потрясающе выглядишь! Да ещё с кастрюлей!..
Ещё не закончилось время обеденного перерыва, как мимо меня проходящий завхоз говорит мне:
– Вообще-то знаешь что? Иди-ка ты сейчас домой, и приходи на работу завтра с утра.
Я встаю со скамейки, не дохлебав супа и не доев батона, и надеваю за спину каску.
– Каска! Ты меня добиваешь ею! Ха-ха-ха!
– и отсмеявшись, Сергей добавляет: - Послушай, ангел, давай обменяемся номерами телефонов!
– ...?
– я вопросительно посмотрел на Сергея, не успев спросить "Зачем?". Сергей опередил меня:
– Повеселимся там, пива там
– А мне весело и так, и пива я сам могу попить.
– Нет, ты меня не понимаешь, ангел! Ты такой классный, ангел, что я хочу быть с тобой знаком.
– У меня нет домашнего, - говорю я ему.
– Вот мой мобильный: 8-960-VVV-VV-VV.
– А у меня нет мобильного, даю домашний: VVV-VV-VV.
Загоняя номер Сергея в память своей "Нокии", я подумал, что это несколько странно, что, когда даже у меня, бомжа, есть мобильник, не говоря про детей, у него его нет. Это в 2006-ом-то году! Даже подозрительно. Но вслух я никак не отреагировал на эту странность.
– Так, может, всё-таки по пивку, прежде чем разбежаться?-спросил Сергей.
– Нет, - отрезал я.
– Ну ладно, ангел! Если что, звони.
– Ну и ты, если что, - повторил я в духе Сергея - Пока!
– А ты куда сейчас пойдёшь? В какую сторону?
– Нет, я пойду один, куда бы я ни шёл, - ответил я, уже придумав эпатажный ход: я пойду в Александровский сад с кастрюлькой, буду из неё отхлёбывать через край суп, на вид бурду, и кормить булкой голубей. А спутников типа Сергея мне не нужно! Ведь он общением со мной будет только мешать мне эпатировать публику.
– Пока!
И я ушёл с больничного двора на улицу один. Попрошу запомнить эту мою встречу с Сергеем: она будет иметь последствия. В Александровском саду, ставя кастрюльку на песок посреди центральной дорожки, я покормил голубей булкой, разбрасывая её то слева, то справа, и голуби перебегали-перелетали слева направо и обратно. Затем я пошёл на Набережную к себе наверх. Мне хотелось спать, так как вчера я очень поздно кормился, а сегодня рано встал. Поспав, я почитал "Парфюмера". Поздно вечером опять вышел кормиться в Александровский сад и окрестности. А утром следующего дня, когда мне надо было идти на работу, я проспал. Нет, я проснулся от звука будильника-мобильника, но спросонья всё-таки умудрился здраво подумать: "Ну какой я дворник? Я не хочу быть дворником! Скоро у меня и так всё изменится. Или благодаря суду, или через поездку в Германию, или через Книгу обо мне..." И я продолжил спать. Через пару дней я сообщил Анатолию Холоденко, что его идея стать мне дворником - плохая идея, и я не вышел на работу в больницу.
Числа девятого июня я встречаюсь с профессиональным фотографом Романом Волковым, с которым я познакомился в Коневском монастыре, и он проводит настоящую фотосессию со мной, воплотившимся ангелом. Роман! Я обращаюсь к тебе. Твои фотографии нужны для второго издания моей Книги: читающий Народ должен видеть меня, ангела "Морского крота" во всей красе! Скинь мне фотографии на мой электронный почтовый ящик: alevale71@yandex.ru.
Ещё через день, числа десятого июня, мне звонит Александр Иванов. Тот, с кем я встретился в книжном магазине "Буквоед", и который навёл меня на знакомство с Анатолием Холоденко. По телефону Александр Иванов спрашивает меня, как я отнесусь к тому, чтобы меня поселить то ли в санаторий, то ли в дом отдыха, или в пансионат какой-то, устроив меня на должность опять-таки дворника - и там у меня будет готовая еда и свободное время, чтобы я писал свою Книгу - лишь бы писал и не тратил время зря. Я дал согласие, потому что Книгу, действительно, надо было писать.
Зная, что ко мне скоро приедет НТВ снимать про меня телепередачу, я сходил на своё последнее место работы - в ресторан на Невском к шеф-повару Андрею, первым высоко оценившему мой костюм "Морского крота". Я объяснил ему, что мне для телесъёмок нужна бутылка из-под дорогого алкоголя, чтобы она смотрелась в кадре ярким пятном на фоне моего в общем-то тёмного наряда. Так вот, хохотун-Андрей принёс мне не пустую бутылку из-под дорогого алкоголя, а почти полную: ядовито зелёного мятного голландского ликёра. я и мечтать не мог о лучшем подарке от Андрея.
А межу тем уже были во всю белые ночи. И любящий выпить и погулять народ использовал этот световой бонус - дополнительное светлое время по полной программе - до утра. До позднего утра. Ибо понять, где кончается ночь, и начинается утро, было невозможно. На Адмиралтейской набережной нашёл две недопитые бутылки вина. Одна из них - французское бордо, вторая - похожее на бордо испанское вино. В каждой из бутылок красного вина было много - по полбутылки. Отхлебнув и того, и другого, и сделав вывод, что вина очень похожи друг на друга, я долил испанское в бордо. Получилась одна полная бутылка красного вина. Меланж. Я подумал, что, найдись это вино чуть раньше, то мне бы не пришлось идти в ресторан за бутылкой к шеф-повару Андрею.
Далее в одну из моих прогулок ранним утром на Невском я прошу водителей поливочных машин, едущих по проезжей части, но брызгающих на тротуары, не сбавлять напора воды, чтобы меня не забрызгать: "Давайте, брызгайте, брызгайте!" - показываю я водителю поливочной машины руками. Мне полезно освежиться, умыть лицо и помыть запылённые ботинки в струях воды. А далее происходит моя встреча с девушкой, описанная мной в начале моей Книги. Я был в хорошем настроении, но ей тайну своего будущего и про Книгу говорить не стал: не было возможности-так бурно она отреагировала на явление ей ангела, меня, - да и зачем ей пудрить мозги?
– так я решил, удаляясь от неё с Аничкова моста в сторону площади Восстания.
В другой раз ночью я нашёл "городской" батон без горбушки, а так почти целый, зачем-то насаженный на две длинные пластмассовые палочки от рекламных флажков (проткнут вдоль батона как эскимо на палочке), так что снизу можно было удобно держаться за две палочки как за ножку. А сверху, там, где не было горбушки, палочки торчали всего на 5 сантиметров. Так вот, я заложил между верхними кончиками палочек беломорину, то есть над батоном, а держался рукой под ним. И так курил, поднося батон к себе и удаляя от себя. А в левой руке в ту прогулку я носил бутылку с зелёным ликёром, поливал им сверху булку и ел её, пропитанную вкусом сладкой мяты. На Дворцовой площади люди меня спрашивали, вкусно ли? И я давал им попробовать эту мятную сладость. А потом я пришёл на Адмиралтейскую набережную, просто Набережную, к спуску к невской воде со львами у Дворцового моста, заметил там плавающую утку и стал кормить её этим "городским" батоном, политым сверху зелёным мятным ликёром. Прохожим казалось, что я кормлю утку этой зеленью, я же отщипывал кусочки булки не сверху и не с того бока, что обращён к прохожим, где на батоне была буйная ядовитая по цвету зелень, а с другого бока, невидимого прохожим, где батон был чист от ликёра.
Однажды в июне я днём поехал в костюме ангела на метро, в первый и последний раз, на "Академическую", чтобы забрать своё тряпьё из гаража на улице Софьи Ковалевской, где я жил в рабстве (не могу написать, что в добровольном). Мне было ценно не само тряпьё, а хороший чемодан, мягкий, красный, в клеточку, складывающийся, в котором тряпьё хранилось в гараже. Начальник гаража Зайцев выставил мне чемодан через порог, не пуская меня внутрь служебного помещения. А в сумке у меня были найденные накануне пассатижи. И по дороге к себе на Набережную я выхожу с чемоданом на "Площади Восстания", чтобы пройтись с ним по Невскому до Адмиралтейства. Чемодан у меня в левой руке. А правой я догадался держать пассатижами беломорину. Так я курил, поднося зажатую между губок пассатижей беломорину к губам. Кто-то из прохожих выкрикнул: