И умереть мы обещали
Шрифт:
Как будто кто-то посмеялся надо мной: «Они не проснутся, сколько не буди». Значит, мне выпал жребий… Какой жребий? Что я должен сделать? Я попробовал снять запор с двери. Руки дрожали. Глубоко вдохнул, задержал дыхание и попытался собрать все душевные силы. Дверь чуть приоткрылась. Ну! Вот он – я! Подходи, кто бы ты ни был! Я никого не боюсь! Пахнуло морозной свежестью леса. Створка открылась шире…
За дверью – никого. Огромная луна висела над черными верхушками сосен. Поляна перед сторожкой казалась тарелкой
Серая тень с горящими глазами медленно двинулась в мою сторону. За ней еще одна, и еще… Сколько же их?
Наконец я хорошо рассмотрел в холодном лунном свете большую волчицу. Она остановилась в десяти шагах от меня и оскалила пасть, показывая огромные белые зубы. Жесткая шерсть на холке встала дыбом. Я явственно почувствовал ее желание: вцепиться мне в горло. Лишь только исчадие ада заметит, что меня одолел страх, хоть на капельку – мне конец.
– Что тебе надо? – тихо произнес я, пристально глядя в два кровавых огонька.
Она оскалилась еще больше, высовывая широкий синеватый язык. Я почувствовал ее смрад: запах псины, дикости и смерти. Вот она – совсем рядом. Этот порог, переступив который – уже не возвращаются. Один неверный шаг – и я там…
Очень осторожно я распахнул тулуп и вынул испанский тесак из-за пояса. Волчица тут же припала на передние лапы, готовая ринуться в схватку. Но я отбросил нож в сторону и показал открытые ладони.
– Видишь, у меня ничего нет?
Она выпрямилась и прекратила скалиться.
– Что ты хочешь? Крови? Тебе мало? Я знаю все: твоих волчат убили, но и ты много бед натворила людям. Пора остановиться. Леса большие. Ты можешь жить в глуши, и никто тебя не тронет. Хватит мстить! Мы не для того живем на свете.
Волчица стояла неподвижно, как будто вслушиваясь в мои слова. Она втянула носом воздух, повернулась и затрусила в лес. И вся стая последовала за ней.
Ничего не соображая, я зашел в сторожку, подпер дверь и улегся на прежнее место. Собака подошла ко мне, улеглась рядом, преданно положив голову на мою грудь. Я тут же забылся.
***
Сквозь ускользающий сон услышал голоса:
– Да где же? – спрашивал Степан. – Где?
– А я почем знаю? – недовольно отвечал Федор.
Я приоткрыл глаза. Почувствовал, что ужасно замерз. Угли в очаге давно простыли, а эти горе-охотники еще дверь приоткрыли, впуская утренний мороз.
– Да вон, шевелится что-то, – указывал Степан.
– Где шаволится? И точно. Так это же зайчик.
– Ты сдурел? Волки кругом, а тебе зайцы мерещатся.
– Точно тебе говорю – беляк.
– Это что, Марфа нам подарок принесла?
– Ушла
Они оба обернулись и посмотрели на меня как на сумасшедшего.
– Мне приснилось, что я ночью выходил и разговаривал с ней.
Охотники переглянулись.
– Но, то ж – приснилось, – безнадёжно махнул рукой Федор. – После того, как мы вчера удирали, да песни их слушали, еще не такое привидится. Пальнуть надо разок.
– Давай собаку выпустим, – предложил Степан.
– А давай тебя – лучше, – передразнил охотник.
Я кое-как поднялся, трясясь от холода, не чувствуя ног, подошел к двери, растолкал охотников и вышел на свежий воздух.
– Барин! – ахнул Степан.
У меня у самого коленки подкосились от страха. Что же я делаю? А если поблизости волки? Вообще, что вчера было? Неужели мы на самом деле завалили медведя, а потом едва ушли от волков? А что мне привиделось ночью? От сердца отлегло, когда Сага выбежала вслед за мной и принялась деловито обнюхивать ближайшие бугорки, заметив зайца, кинулась к нему. Но тот дал такого стрекача, что собака посчитала за разумное оставить бесполезную охоту.
– Ой, барин, а что тебе приснилось? – допытывался Федор, выходя из сторожки, но держа зараженного туляка наизготовку.
– Не помню. Бред какой-то. Словно я вышел и разговаривал…
Тут я заметил в двух шагах от себя в снегу рукоять испанского тесака.
– Ой, барин, Александр, ты не заболел? – испугался Степан.
– Нет, – ответил я уверенно и поднял из снега тесак. – Ушла она, Марфа ваша.
– Ой, барин, – Федор упал на колени и перекрестился, – Сохрани нас, Матерь Божья. Аль правду говоришь?
– Правду, – успокоил я его. – Не придет она больше. А нам домой пора.
Всю обратную дорогу Федор поглядывал на меня, как на Серафима, все крестился и приговаривал: барин, Александр, святой заступник. Не поверит же никто.
– Ты бы не трепал языком, – мрачно предупредил его Степан. – Кто спрашивать будет, скажи: охотились, медведя завалили. Про волков – ни слова.
– А чего так?
– Сам знаешь. Вдруг кому в голову мысля дурная вскочит.
– Это какая? – удивился я.
– Да в народе говаривают, что с оборотнями только ведьмаки общаются. Сдуру начнут болтать всякое…
– Ненадобно никому знать об ентом, – согласился Федор.
– А я читал жизнь и деяния святого Франциска Ассизского. Тот волков умел приручать, – вспомнил я.
– Так тож – католик, – махнул рукой Степан. – Католики, они все с придурью. Вон, хоть Зигфрида нашего возьми… – Дальше он не смог ничего придумать и замолчал.
После, не проронив ни слова, мы добрели до самой деревни. Утро, тихо. Из труб вверх поднимались столбы белого дыма. На пригорке виднелась усадьба. Даже не верилось, что столько пережили за эту ночь.