И умереть мы обещали
Шрифт:
– Ну, прощивайте, барин, – Федор поклонился. – А шкуру медвежью я вам еще добуду.
– Пужало сперва почини, – усмехнулся Степен.
– Починю, не боись, – недовольно буркнул Федор.
– Знаешь, что, – остановил я Федора. Мне казалось, что я вполне здраво поступаю. Я снял с плеча тульское ружье и лядунку с картушами. – Бери. Тебе нужнее.
– Да как же это? – растерялся Федор, не смея протянуть руку к туляку.
– Возьми. Я уеду скоро. Оно пылиться будет в шкафу. А тебе без ружья как в лес ходить?
– Так
– Бери, дурень, – гаркнул Степан, – коли барин говорит, то говорит – дело. Как ты нонче без ружжа будешь?
– Да я…Я вам дичи настреляю к ужину…, – он не знал, как благодарить. Лицо его засияло детским счастьем.
– Прощай, – я повернулся и зашагал к усадьбе налегке.
Глава третья
В доме стояла тишина. Свечи потушены. Лакеи спали. Я скинул тулуп в прихожей и поднялся к себе. Усталость внезапно навалилась на плечи. Хотелось упасть в кровать, прямо не раздеваясь, и уснуть. Наверное, так бы и сделал, но вдруг заметил, как из щели под дверью кабинета пробивается желтая светлая полоска.
Я приоткрыл тяжелую дубовую створку. Папенька сидел за столом, точно так, же, как у себя в кабинете, в Петербурге. Вокруг стопки бумаг, перья, чернильницы. Он поднял глаза, увидел меня и резко встал.
– Слава богу! Куда ты пропал?
– Разве Зигфрид Карлович тебе не доложил?
– Доложил. На охоту, говорит, ушел. Ночью тебя нет. Я уже хотел всех на поиски поднять. Зигфрид успокоил, сказал, что ты со Степаном ушел и с каким-то бывалым охотником, который лес, как свою хату знает.
– Так и есть.
– Ну, и как охота? – Немного успокоился отец.
Я пожал плечами:
– Медведя-шатуна завалили.
– Медведя? – глаза у отца округлились от удивления – Шутишь?
– Нет, – просто ответил я, как будто медведя убить – обычное дело.
– А шкура где?
– Федор потом принесет.
– Какой Федор?
– Березкин, охотник здешний.
– А где же вы ночевали?
– В лесу. Да ты не беспокойся. Там у Федора сторожка есть.
Отец быстро подошел, взял меня за плечи и заглянул в лицо.
– Что-то я тебя совсем не узнаю. Случилось что?
– Да что со мной могло случиться? – через силу улыбнулся я. – Живой. Руки – вот. Ноги – целы. Устал немного.
–Ты как будто повзрослел сразу лет на пять. Нет, не внешне… Голос другой и манера речи совсем не мальчишеская.
– Папенька, это я, Александр, – натянуто рассмеялся. – Ну, о чем ты?
– Ох и ароматы от тебя идут, – усмехнулся отец и вновь сел за бумаги. – Костром пахнет, табаком… Курил что ли?
– Один раз затянуться попробовал. Думал, горло сгорит.
– Ну, да, ладно. Ступай, отдохни. Охотник.
Я взялся
– Постой, – отец вновь внимательно оглядел меня. – Зигфрид сказал, что ты взял дорогое ружье. Обратно поставил?
– Нет. Я его отдал Федору, – честно признался я.
Отец не сразу понял, что я сказал.
– Как? Почему? Отдал попользоваться?
– Нет. Совсем отдал.
– Объясни, – потребовал родитель. – Ты знаешь, что оно делалось под заказ и стоит очень дорого.
– У Федора сломался затвор на старом ружье. Я ему отдал туляка. Он охотник и должен иметь исправное.
– Но, постой. Разве нельзя ему было дать какое-нибудь другое, попроще?
– Послушайте, папенька, – я подошел ближе. – Это ружье несколько лет пылилось в оружейной. Из него ни разу не стреляли. Поставь я его в шкаф, оно бы еще пылилось до скончания века. Ни я, ни вы, никто другой охоту не жалует. Федор же не просто развлекается – это его ремесло. Мало того, он деревню охраняет. Вот нынче медведь-шатун по лесу шлялся. А если бы к людям вышел? Беды не миновать. Завтра волки в окрестности объявятся, а мужики все на дальней делянке лес валят. Вся надежда на Федора, а у него хорошего ружья нет.
Я говорил спокойно, но твердо, как раньше не говорил никогда. Да будь я неделю назад, да даже вчера уличен в неправедном поступке, стоял бы с опущенными глазами, сопел и оправдывался. Но теперь я был уверен в своей правоте. Отец глядел на меня с открытым ртом. В руке он держал перо, с кончика сорвалась капля и испачкала какие-то важные бумаги. Он поздно это заметил, стал искать промокашку.
– Не понимаю, почему ты не хочешь идти в дипломатический корпус? – сказал он, стараясь вывести кляксу. – У тебя явный талант убеждать.
Я ничего не ответил. Вышел из кабинета и остановился в нерешительности. Что-то спать расхотелось. И душно было в доме. Истопник явно перестарался. Я спустился вниз. Буфетчик проснулся и звенел посудой в столовой.
– Изволите что-нибудь подать? – спросил он.
– Сварите, пожалуйста, кофе, – попросил я и направился к выходу.
На дворе хорошо. Светлело. Мороз бодрил и пробирал до костей.
– Барин, тулупчик накинули бы. Простудитесь. – Мимо проходил Степан, неся на плече попоны. Он сбросил их на снег, и вынул из кармана трубку, намереваясь закурить.
– А ты чего не спишь? Не устал разве? – удивился я.
–Тю, – сплюнул он. – С чего уставать. По лесу прогулялись, да я в сторожке выспался. Мне ж не привыкать. Вот, сейчас покурю и делами займусь…
– Степан, расчади и мне, – попросил я.
– Пожалуйте.
Я протянул ему генеральскую трубку, которую теперь вечно таскал с собой. Он набил ее табачком. По-солдатски присыпал сверху порохом, чиркнул кремнем.
Я затянулся едким дымом, еле сдерживая кашель. Рот заполнила горечь.