«И вот вам результат…»
Шрифт:
– Если хочешь, чтоб твой сарай случайно не сгорел вместе с тобой и этим козлом, ты его поломай нахрен, а сделаешь памятник нашему Тарасу, мы скажем какой!
– Миха, его наказать надо! Ты говорил, накажем!
– И накажем. А накажем, как при родной советской власти, – рублём! А за это сделаешь нам нашего дорогого Тараса без бабок, ты всё понял?!
– Понял, – ответил Коля.
Что ж тут непонятного: через неделю приедут «толяны» за своим Толяном, а его нет – убьют. Оставить Толяна, приедут «тарасы», увидят – убьют. А так – всё хорошо.
«Таращанцы» обсудили свой памятник,
Но не пришли ни те, ни эти. Банально поубивались на стрелке. Эти убили тех, те убили этих; остаток положили приезжие чмыри с Елабуги. Они ехали себе искать себе место под южным солнцем, а тут такой хороший город, остаёмся, братаны!
Остались.
Не пропал и Толян. Хотел осторожный Коля его развалять, но не успел. Ибо как раз завалили некоего Цыгана, как писали в газетах, «лидера Шевченковской ОПГ». Шевченковские нагло предложили объявить в стране трёхдневный траур, давали правительству большие деньги на выход из кризиса. Но правительство проявило последнюю силу воли и отклонило. Тогда «цыгане» явились к Коле насчёт памятника, чтоб все видали! Отклонили лошадь, купола и возле «феррари». Сильно хотели за столом в любимом ресторане, но Коля убедил их, что сидячего Цыгана будет плохо видно. И подсказал, как его будет хорошо видать. Дальше было дело техники: заменил голову, вытащил из пальцев сигарету, вставил в рот, наваял перстни и тельняшку. Поставили на кладбище. Все говорили: «Как живой!» Жена говорила, дети говорили, ещё две непосторонние женщины, или три. Братаны плакали, говорили: «Никаких бабок не жалко!»
Это называется сила искусства!
С Цыганом тоже было приключение. Когда его ещё хоронили с воинскими почестями и ротой почётного караула, ему в какую-то трёхместную, устланную коврами могилу положили могучий царь-двухкассетник с его любимой песней. «Чтоб нашему Цыгану нескучно лежать…» День и ночь почва на кладбище содрогалась, кричали и исчезали вороны, давали усадку старые памятники. Цыган любил, чтоб если музыка, так громко. Через неделю на кладбище возобновился Вечный покой – в магнитофоне сели батарейки. Примерно к тому же времени забыли и Цыгана – подвозили новых.
Но смерть его имела косвенный культурный эффект: на том краю Центрального городского кладбища напрочь вывелись собаки.
Слава героям!
«Аквахрен»
Я тут недавно по телевизору выступал. И хорошо выступал. Только в ухе немного позванивает, вроде автоответчик. Вроде там кто-то отвечает моим же голосом, извините, мол, мы не можем сейчас взять трубку и нескоро сможем!
Голос треснутый, но узнаётся легко…
А началось с того, что я взял и провернул один бизнес. Вбухал туда весь семейный бюджет и провернул. Но не в ту сторону. Домашние как узнали, что стало с нашими деньгами… Короче, я пошёл к другу, говорю: «Шурик, вот я проходил мимо, дай, думаю, зайду к тебе, попью чайку недельку-другую!..»
Главное, дома осталась ее мама, Маргарита Ивановна, слабая старушка. Всю жизнь проработала в милиции, прогрохотала. Ей сам министр вручал именные наручники, она же ему их и защёлкнула по привычке. Говорит, очень много в зале было шуток и юмора, пока ключи искали. Но не нашли…
Короче, пришёл я к Шурику. А он тоже мечется, где заработать. Как раз кричит в трубку:
– Нина Константиновна! Вы меня убили! Где я вам за час достану учёного с мировым именем?!.. Сколько платят?!
Тут он слушает, сколько платят какому-то учёному, а сам начинает пристально меня рассматривать. Потом кричит:
– Ура! Вы спасены! Ко мне как раз зашёл учёный на эту сумму, то есть для вашей телепередачи! А? Согласится?!.. Да он за такие деньги мать род… в смысле прервёт свои опыты по клонированию брюк. То есть высылайте машину!..
Тут он бросает трубку, кричит:
– Слушай, у меня как раз халтура на телевидении!
Я говорю:
– Опять?
Он кричит:
– На этот раз – верняк! Они начинают рекламную кампанию детской зубной пасты, им нужен мировой учёный для солидола! Понял?!
Я говорю:
– Что?
Шура кричит:
– Я буду детским зубным живодёром, а ты – мировое светило в области гигиены штанов, в смысле, а ну, сделай умное лицо!
Я говорю:
– Пошёл вон!
Он кричит:
– Ладно, в машине потренируемся.
Я говорю:
– Соображай! Я пришёл пересидеть у тебя, как радистка Кэт! Меня Маргарита Ивановна в телевизоре увидит, а я ещё хочу пожить!
Шура кричит:
– Во-первых, передача дневная, по 20-му каналу! А днём телевизор смотрят только… Короче, никто не смотрит! Детская передача «Как убить бабушку»… как-то по-другому… Эх! Если бы тебе ещё бороду и пенсне, я бы с них такие бабки скачал!
Короче, пригнали за нами машину. Едем. Шура меня инструктирует:
– Запомни: на телевидении такой же бардак, как и везде! Только в два раза больший!
– А вдруг я не то ляпну?
– Переляпнешь! Они смонтируют. Они что хочешь смонтируют! Хочешь, смонтируют из тебя идиота!
– Я боюсь!
– Идиот! Тебя и монтировать не надо! Я буду говорить! Я! И спрашивать у тебя: «Правда, профессор?» А ты киваешь и говоришь: «Святая правда!»
Короче, приехали. На телевидение. А там – смесь всемирного потопа с пожаром последней категории сложности. Километровые коридоры, тысячи дверей, народ чумной: выскочит из двери, вытаращит глаза – и назад в ту же дверь. А там уже закрыто!
Нас уже ведущая поджидает, подпрыгивает, как лобзик на раскалённой сковородке, кричит:
– Где учёный?!
Шура кричит:
– Вот учёный, где ему расписаться?!
Она внимательно смотрит на мои кроссовки, кричит:
– Будьте немногословны! Прямой эфир, рассчитано по секундам!
Я говорю:
– Как – прямой?!
И смотрю на этого гада.
Шура внимательно шарит в карманах белого халата, который успел нацепить.
Ведущая кричит:
– Сейчас детки дают «Красную Шапочку», потом – вы, потом – академик!