Идеальная ложь
Шрифт:
— Нет, — Бен качает головой. — За годы службы я на многое насмотрелся и знаю, на что способны люди.
Я не свожу с Бена взгляда.
Я хочу, чтобы он посмотрел мне в глаза. Но он словно меня не замечает.
«Знали бы вы, сколько раз меня подводили люди», — сказала однажды доктор Кляйн.
Забавно, но в подобные минуты я начинаю сожалеть о содеянном.
Сейчас я ощущаю себя брошенной и очень одинокой.
Тогда
Мне хочется расспросить Кайла о Лорин. О ее самоубийстве.
Но в обычных обстоятельствах Кайл не желает разговаривать о своей сестре. Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться — он явно не придет в восторг, если я заведу с ним беседу о Лорин в первый день Рождества, которое прошло без нее.
Нет уж, сегодня я, пожалуй, займусь собой.
Первым делом после пробуждения я звоню по «Скайпу» Тане.
Мы отстаем от Ирландии на пять часов. Я еще сонная сижу в кровати со всклокоченными волосами, а Таня уже давно встала и успела накатить.
— Ты что, весь день решила проваляться? — обеспокоенно спрашивает меня сестра. — Эрин, я сейчас просто разрыдаюсь, честное слово!
— У нас всего семь часов утра.
Таня чуть хмурится и вдруг, откинув голову, начинает хохотать.
— Прости, пожалуйста, — отсмеявшись, она машет рукой. — Я начала пить прямо за
завтраком. Но… ты же сегодня куда-то собираешься, так?
— Таня! — восклицаю я. — Бад сказал, что ты вчера ему звонила целых три раза. Да иду я на рождественский ужин, иду!
— Вот и славно, — кивает Таня. На ней джемпер, усыпанный красными кисточками. Он настолько не в ее стиле, что вызывает смех. Наверняка подарили родители. — Удивительно, что у вас работают бары.
— Таня, тут самый главный праздник не Рождество, а День благодарения, — ®-’ отвечаю я. — И Бад устраивает вечеринку только для своих. Это тебе и он сто раз говорил, и я. Ты вообще где сейчас?
Я не узнаю комнаты, в которой она сейчас находится. Стены квартиры сестры просто выбелены, и все. Таня предпочитает минимализм.
Прежде чем сестра успевает ответить, я обо всем догадываюсь сама.
Мать переклеивает обои у себя в доме каждый год.
Таня видит, как я меняюсь в лице.
— Мама просто хотела передать тебе привет, — говорит она.
— Ты же сказала, что отправишься к родителям не раньше обеда. А ты уже у них! — всплескиваю руками я.
Встреча с родителями. Из-под палки. Как мило. Что ж, по крайней мере, будет что рассказать Кайлу, когда увижу его в следующий раз. Будет знать — не один он такой.
На экране ноутбука появляются родители, причем смотрят они куда угодно, но только не в камеру. Видимо, просто не верят, что техника способна на такие чудеса, как передача изображения в реальном времени.
— Да вон она, Джон. Погляди.
Отец вглядывается в мое лицо на экране. Я машу ему рукой, и он садится.
Вот ты где, — говорит он.
— Вот я тут, — отвечаю я.
Все идет как по маслу. Мы только что выяснили, что я, действительно, в компьютере.
— О Рождеством, — говорит он.
С Рождеством, — повторяю я эхом.
— Ну… это… как у тебя день проходит? Сейчас еще утро. Пять минут восьмого.
— Превосходно. Пойду-ка гляну, как там индейка в духовке.
— Отлично.
Он уходит, оставив меня один на один с мамой.
Выглядит она не лучшим образом.
— Я думала, ты уже в порядке, — вздыхает она, — что со всем…
Я не иду у нее на поводу, как обычно бывает, когда мама пытается давить на чувство вины.
До того как погибла Нив, Джон и Мавра Кеннеди искренне верили, что все люди по природе своей добрые.
Тот подонок не просто лишил жизни мою сестру. Он отучил моих родителей доверять другим.
От подобной перемены, естественно, пострадали мы с Таней — я больше, потому что все еще жила с родителями. Куда ты идешь? Ты сейчас с кем? Когда вернешься? Ты сейчас где?
Мавра душила всех своей скорбью, а когда тебя саму терзает еще и своя боль…
— Я тоже искренне полагала, что ты уже в порядке, — отвечаю я.
Мама поджимает губы.
— Ты ведь знаешь, как мы с папой относимся к перелетам…
'— Я, знаешь ли, узнавала, можно ли прислать тело Дэнни, чтобы ваш местный батюшка отчитал по нему заупокойную, но потом выяснила, сколько придется платить за перевес, и передумала.
— Эрин, это не смешно.
Она начинает моргать. Прекрасно, давай пусти в ход слезы. Ты не прилетела мне помочь, а извиняться теперь буду все равно я.
Фигушки, мама. Фигушки.
— Прости нас, — г говорить мама. Мне кажется, я ослышалась. — Мы должны были себя пересилить.
Теперь уже я не знаю, что сказать.
Я вытираю слезы уголком пододеяльника. Иа нем — изображение оленя. Мы купили его с Дэнни в «Уолл марте» и стелили на Рождество.
— Солнышко, ну что ты… не плачь… не плачь, пожалуйста… — воркует мама, а я вместо этого реву еще больше. Будто плотину прорвало. Последние несколько месяцев я столько всего носила в себе. Я даже не осознавала, насколько тяжким было бремя разочарования и злости на собственных родителей.
— Мы приедем в следующем месяце, — говорит мама. Теперь она сама плачет.