Идеальность
Шрифт:
Они приехали в северную часть города, продуваемую всеми ветрами промышленную зону, где торчали над крышами заводов и «хрущевок» кирпичные трубы, источающие в серое небо серые же клубы дыма. Большими хлопьями не падал даже, а пикировал мокрый снег. Погода в последние дни декабря сделалась капризной, как влюбленная малолетка: температура то опускалась до минус пятнадцати, то вдруг резко поднималась до плюс пяти. Снег не успевал таять, растекался искристым льдом, превращал дороги в площадки для дрифта, а тротуары в натуральные катки.
Поскальзываясь, прошли мимо однотипных кирпичных пятиэтажек, мимо пустующей детской площадки. Остановились у тускло освещенного
Пашка кому-то позвонил, буркнул в трубку:
— Спускайся, открывай, — потом объяснил Лере. — Домофон не работает. Приходится дедовскими методами.
Она вспомнила про свои выключенные телефоны, лежащие на дне сумочки. Вытаскивать их не хотелось. Проверять пропущенные звонки и смски — тем более.
Через несколько минут открылась дверь и на пороге возник Вадик Шубин. Лера была с ним знакома через Пашку. Несколько раз встречались, завтракали втроем, а как-то даже сходили в кино (опять же втроем). Вадик был чуть ли не единственным Пашкиным другом, хотя Лера точно не знала насколько Пашка вообще понимает значение слова «друг».
Вадик был длиннолицый, вихрастый, с красивыми большими глазами. Он походил на какого-то старого, еще советского актера, давно умершего, а поэтому навечно оставшегося молодым. В школе за такими парнями обычно бегали все девицы. При встрече с ним Лера ловила себя на мысли, что прокручивает в голове возможное развитие событий: свидание, крутой секс, кофе утром. Ей бы подошла одна из футболок Вадика (особенно на голое тело). Сейчас, конечно, было не до этого, но мыслишка всё равно закралась. Ирония судьбы, Лера собралась прятаться в квартире у парня, которому отлично подошла бы фраза: «Как за каменной стеной».
— Забегайте, — сказал Вадик, коротко кивнув. — Холодно.
Он был одет в драные джинсы, в тапочки на босые ноги и — в самый раз — в футболку, с которой на Леру смотрела бульдожья морда с огромным носом.
Дважды повторять не пришлось. Они поднялись пешком на третий этаж, Вадик отрыл дверь, пропустил гостей вперед, в тесный коридор, где развернуться даже одному человеку было сложновато.
— В тесноте, да не в обиде, — говорил Вадик. — Располагайтесь! Проходите, не стесняйтесь. Можно разуваться в кухне. Тут всего шаг до кухни. Ага. Вон табуретка. Присаживайся. Наследили — уберем. Главное, что? Главное, чтобы все живы и здоровы. Пожрать у меня нечего. Разве что закуска. Выпить есть. Кто-нибудь хочет выпить? Горячая вода после семи вечера. У нас тут веерное, мать его, отключение. Сначала вода, потом свет. Хочешь купаться — будь добр при свечах, ага. А хочешь приготовить что-нибудь вроде пельменей — без воды. Так и живем.
Он, казалось, болтал без умолку, и этим своим оживленным монологом закрутил Леру, отвлек от проблем, выудил из её головы путаницу колючих мыслей. Она и сама не заметила, как оказалась на кухне, сидящая за квадратным столиком, с чашкой горячего чая в руках. А Вадик что-то рассказывал об их с Пашкой работе, о каких-то важных людях, о власти информации в современном мире, о роли желтой прессы и гаджетов.
Пашка же, разложив на столике газету, достал из набедренного кармана пачку «Беломорканала», потом коробочку с марихуаной и принялся мастерить самокрутки.
— Переночуешь здесь, — сказал Пашка вклиниваясь в монолог Вадика. — Завтра с утра посмотрим, что происходит вообще. Если о тебе не забудут, тогда решим, что делать. Но будем надеяться, что всё обойдется. Пока можно выдохнуть и расслабиться.
— А теперь расскажите-ка
— И то и другое, — ответила Лера, задумалась и принялась медленно и неторопливо рассказывать о том, как её жизнь стремительно скатилась в пропасть.
Настал тот неприятный момент, когда нужно было складывать минувшие события в один ряд и делать выводы. Выводы, между прочим, неутешительные. Её растоптали в прямом эфире, а она — заслужила. Поведением, образом жизни, всеобъемлющей глупостью.
Заныли разбитые пальцы. Но еще хуже — заворочалась под сердцем обеспокоенная дочь.
— Тебе нужно думать о ребенке, — сказал Вадик, когда Лера закончила. — Неправильно это, когда мать танцует пьяной, гуляет в клубах, курит. Я не морали учу, ага, я просто размышляю вслух. Я вообще не пример для подражания. — Он взял от Пашки раскуренную самокрутку и затянулся, прикрыв красивые глаза. — Видишь? Дурной пример. Я из хорошей семьи, а потому раздражаюсь от всего правильного. Доказываю, значит, предкам, что я оторва-парень и могу жить без них. Но ты слушай. У меня от родительского воспитания кое-чего осталось. И самое главное — если получилось так, что есть ребенок, то бросай нахрен всё и заботься о нём. Ибо ребёнок — это центр вселенной. Как маленькое, мать его, солнышко. А все остальные крутятся вокруг него.
Пашка хихикнул, разбив важность момента.
— Маленькое солнышко! — буркнул он, зажав рот кулаком. — Покажи сестре, где она будет спать. Пусть отдохнет маленько. У неё был трудный вечер.
Лера не хотела спать, но чувствовала себя измотанной и опустошенной. Отдых точно не помешает. Она прошла за Вадиком в комнату. Половину комнаты занимала старый шкаф-стенка. Напротив него стояли раскладной диван и кресло. Вадик подошел к креслу, и оказалось, что оно тоже раскладное.
— Здесь будет твоё царство сна! — торжественно произнес Вадик.
Лера поймала взглядом его взгляд и улыбнулась.
Вадик положил стопку белья, деликатно кивнул и вышел. Из-за стены донеслись приглушенные голоса. Кажется, Пашка рассказывал о случившемся в своей интерпретации.
Оставшись одна, Лера села на уголок кресла. Кресло скрипнуло (пройдет три или четыре дня, прежде чем Лера привыкнет к этому старому скрипу и начнет нормально засыпать). Пришло понимание, что жизнь рухнула. В прямом смысле. Развалилась башня, которую Лера тщательно выстраивала год за годом, подбираясь к небесам. С неба сыпались камни, вперемешку со злобными усмешками. Лера летела вниз тормашками, не зная, когда и куда упадёт. Есть надежда, что падение будет не таким уж болезненным.
В животе заворочалась малышка, Настенька — Лера уже придумала имя. Из-за стены взметнулся дружный смех и быстро затих. Зазвенели бутылки.
Лера застелила, выключила свет, закуталась в одеяло и долгое время лежала без сна, прислушиваясь к незнакомым звукам и разглядывая непривычные очертания комнаты.
В ту ночь её впервые приснилась сцена, рояль и человек, играющий какую-то знакомую, но неузнаваемую мелодию.
Глава 7
Пашке казалось, что он угодил в какой-то дешевый американский боевик. Хотелось верить, что в этом боевике ему отведена роль брутального главного героя, но на самом деле он вряд ли годился даже на второстепенного персонажа. Скорее какой-нибудь актер третьего плана, фрик, появляющийся в кадре, чтобы вызвать смех.