Идеальный подарок
Шрифт:
Мои руки болят от желания обхватить ее, но привычка удерживает их неподвижными. И все же я глубоко вдыхаю ее аромат, благодарный своему создателю за чудо, когда ее попка уютно устроилась у меня на коленях, а я не взбунтовался. Чудо — что мы только что сделали. То, что я смог сделать после десятилетия избегания человеческих прикосновений.
Это она. Она — чудо. Мое гребаное чудо.
Я открываю рот, чтобы сказать Нове, что никогда ее не отпущу. Что она возвращается со мной в Нью-Йорк, и это окончательно. Что я сделаю все возможное, чтобы стать целым, чтобы я мог
Глава 5
Нова
Прохладная вода лагуны поглощает меня, пузырьки бешено кружатся вокруг меня над поверхностью. Прежде чем подняться наверх, я немного танцую и визжу, прижимая кокосы к груди. Хотела бы я вернуться в прошлое и сказать прошлой Нове, чтобы она не боялась Линкольна. Не тратить неделю на беспокойство о том, каким он будет мужчиной или причинит ли он мне боль. Линкольн — это… о, он — все.
Он напоминает мне о кокосах в моих руках. Жесткий снаружи, но милый внутри — даже если он еще этого не знает. Но я вижу, как он смотрит на меня. Может быть, он и жесткий человек, но мне дан дар видеть под его оболочками.
Плюс, я не думаю, что он понимает, что говорил вслух, когда назвал меня своим чудом, вернувшись на вершину горы.
Тебе нравится, когда я называю себя твоим папочкой, Нова?
Даже посреди прохладной воды тепло скользит вверх по внутренней стороне моих бедер. Я удивлена желанием, которое таилось внутри меня, но я не боюсь его. Я ничего не боюсь, когда дело касается Линкольна… кроме одного.
Предполагается, что я обманываю его, чтобы забеременеть от него.
Предполагается, что я обеспечиваю будущее своей семьи с помощью выплаты от миллиардера.
Как я могла согласиться на такое?
Что мне делать теперь, когда я влюбилась в человека, скрывающегося за маской серьезности?
Мой инстинкт подсказывает мне, что я должна признаться, но Линкольн не из тех людей, которым легко доверять. Если я расскажу ему о плане, разработанном моими сестрами, плане, на который я согласилась, он, без сомнения, возненавидит меня. Но он не дал мне никаких указаний на то, что планирует остаться на острове дольше недели. Этот человек — дипломированный трудоголик, и в какой-то момент он собирается вернуться в Нью-Йорк, а я останусь здесь. С моими сестрами. Если я их подведу, они превратят мою жизнь в настоящий ад.
Конфликт проникает мне в нутро, когда я слышу громкий всплеск в нескольких футах от себя.
Я открываю глаза под водой и вижу Линкольна, заключенного в облако пузырьков.
Без рубашки.
Моя женственность сжимается крепко, как кулак, и я чуть не роняю кокосы.
Это первый раз, когда я вижу его без рубашки, и, боже мой, он сложен как какой-то древний воин. Если бы я использовала его живот в качестве горки, это было бы похоже на катание на американских горках. Вот насколько четко
Я уже была на седьмом небе от счастья из-за того, что Линкольн позволил себе прикоснуться ко мне, за то, что доверил мне быть той, ради кого он преодолевает свои страхи, но зная, что это тот человек, которого я довела до кульминации своей задницей? Я думаю, что моя температура могла бы нагреть всю эту лагуну.
Линкольн и я встречаемся взглядами под водой.
От его ярости у меня перехватило бы дыхание, если бы оно у меня еще оставалось. Но мне не хватает кислорода, поэтому я выныриваю на поверхность. Я всего в нескольких футах от берега, поэтому бросаю кокосы на травянистую поляну и жду, когда Линкольн всплывет.
Секунду спустя он делает это, в паре футов от меня, его широкие плечи возвышаются над сине-зеленой водой, влага капает с кончиков его волос. Челюсти сжаты.
Он очень зол на меня, это легко заметить, но я слишком заворожена, чтобы обращать на это внимание.
— Ты такой красивый, — выпаливаю я. — С водопадом позади тебя и…
— Ты прыгнула, Нова, — кричит он, проводя рукой по своим мокрым волосам. — Ты никогда больше так не сделаешь. Ты даже не предупредила меня.
— Счастье заставило меня сделать это.
Линкольн открывает рот, чтобы крикнуть еще, но останавливается, нахмурив брови.
— Счастье.
— Да.
Его голос гораздо тише, когда он говорит:
— Я… сделал тебя такой?
— Угу. — Моя улыбка такая широкая, что у меня начинает болеть лицо. — И ты тоже прыгнул. Ты прикоснулся ко мне и прыгнул с обрыва. Ты учишься отпускать и расслабляться, Линкольн.
Мужчина смотрит на меня, как на сумасшедшую.
— Не было ничего расслабляющего в том, чтобы наблюдать, как ты прыгаешь с этого обрыва.
— Если я пообещаю предупредить тебя в следующий раз…
— В следующий раз?
— Ты можешь сказать мне, почему тебе не нравится, когда к тебе прикасаются?
Линкольн напрягается, его взгляд на мгновение становится далеким, прежде чем возвращается ко мне.
— Я бы хотел, чтобы ты была на берегу, пожалуйста, — говорит он мрачно. — Там, где безопасно.
— Хорошо, — шепчу я, проплывая мимо него к берегу. Я чувствую его взгляд на своей спине, ягодицах, бедрах, когда вылезаю. Хотя я беру кокосы с намерением расколоть их для нашего завтрака, я не могу не смотреть, как Линкольн вылезает из воды, его упругие трицепсы напрягаются, вода струится сквозь темную шкуру волос на груди.
Папочка.
Мысль об этом одном-единственном слове заставляет мой клитор пульсировать.
У меня так захватывает дух, что я отворачиваюсь, чтобы не опозориться. Опускаясь на колени, я поднимаю первый кокос над головой и разбиваю его о камень, создавая отверстие на грубой коричневой стороне. Чувствуя, что Линкольн приближается ко мне, я протягиваю ему расколотый орех с ободряющей улыбкой.
— Выпей.
Он скептически приподнимает бровь.
— Ты первая.