Идеальный треугольник
Шрифт:
— Значит, из-под кровати сам не вылезешь?
— А надо вылезать? — Орочимару помрачнел и хрустнул конфеткой.
Жабий санин кивнул сам себе, резко выбросил вперед руку, цапнул Змея и, как пробку, выдернул наружу. Для обеспечения скорости рывка пришлось самому садиться, так что Орочи влетел как раз на колени… Где его принялись злостно щекотать.
— Давай, признавайся, где именно все неправы и за что меня собрались убивать.
Ответить Змей не смог, так как увлечённо щекотался, прижимался и вообще цвёл улыбкой.
— Какой убить? Не было ничего убить… — пробормотал он чуть позже невнятно.
—
— Я тоже, — тихо признался Змей, прижимаясь крепко-крепко. — Очень. А обиделся я на то, что я вот пришёл, а меня никто даже ни разу не погладил по собственной инициативе. И вообще… Будто заставляю всех со мной носиться.
Джи прерывисто выдохнул. Потом вдохнул глубоко-глубоко, снова выдохнул.
— Орочи… А ты не думал, что тебе просто боятся надоедать? Потому что желание трогать и тискать слишком сильное. А если обнимать постоянно, это рано или поздно начинает раздражать.
— Думал, — Змей опять надулся. — Без прямой команды меня, значит, погладить нельзя… И что я неделями не слезал с ручек, подсказкой не является. Да понимаю, ерунда, да, и у тебя прав злиться гораздо больше… Но когда Саске свою призывную змею погладил, а ко мне никто даже не дёрнулся — ваще обидно стало. И я начал вспоминать, когда это мне что доставалось не по моей инициативе.
Джирайя покачал головой:
— Сравнил дар ками с онигири… Хотя в тараканах Учих ты должен лучше разбираться. Но призывное животное, особенно мелкое — создание зависимое. И ласка тут скорее элемент дрессировки.
— Вот именно! — Орочимару снова надулся, обнимая себя руками за плечи. — Дрессированной змейке и то больше достаётся. Понимаю, ерунда всё… Но я думал почему-то, что у меня появились друзья. Ан вон оно как. Обидно.
— Друзья? — улыбка жабьего санина вышла светлой и немного грустной. — Скажи, Орочи, как ты считаешь — если что-то случится, молодежь бросится тебя спасать?
Орочимару задумался.
— Наруто — да, он всех спасает. Сакура… Ну… За компанию, возможно. Саске — понятия не имею, тараканы Учих непредсказуемые. Гурен и Юкимару — обязательно, но у них нифига не выйдет, так как они бестолковики.
Джирайя усмехнулся:
— Спорим, Учиха вообще первым будет, причем с аргументацией «это мой сенсей, и только я имею право делать ему гадости»?
— Ну, если с такой аргументацией, то да, — помрачнел Орчимару. С ростом тела росла и паранойя. Ясно представилось, как Саске, его, конечно, спасает… И так «Нечего сенсею в плену прохлаждаться, вон у него сколько наработок, пусть силу мне ищет».
Сейчас Орочимару понимал, насколько беспечным он был, так походя доверяя дела Учихе.
— Неважно, — отмахнулся Змей. — Смотри, как я подрос! Представляешь, Тсунаде умеет недурно соблазнять невинных подростков, прям интересно, откуда такие умения.
Джирайя усмехнулся:
— А может быть, дело в совершенно конкретном подростке, а, Орочи?
Поскольку они сидели в обнимку, Джи и делать ничего не пришлось — только немного наклониться, чтобы коснуться губ долгим и нежным поцелуем. И дыхание у него во время этого поцелуя сбилось неподдельно.
— О-ро-чи…
— Да-а-а? — Змей облизнулся. — Я уже достаточно взрослый по твоим меркам?
На практике он был точно того же возраста, как при первом же скачке, когда Джирайя заявил, что Орочимару в таком виде только защищать хочется, но никак не желать. Но он надеялся, что на контрасте, да после участия Тсу Джи этого не вспомнит.
Джи улыбнулся:
— Сейчас — да. Потому что ты сам хочешь, — ладонь скользнула под рубашку, как-то очень уж легко расправившись с поясом-канатом, — а не паникуешь на тему, что все пропало, и вообще, как можно такому ужасному тебе быть таким милым.
Рубашка поползла с плеч, а вслед за ней поползли и губы. Ласково — подбородок, чуть задумчиво — шея, жгуче, оставляя след — плечо. Змей уже и забыл, какие умелые у Джирайи руки.
Беспокойный мозг гения зацепился за слово «умелый». Если умелый, сразу возникает вопрос, у кого учился и на ком отрабатывал умения. И сразу — желание перебить все тренажёры. Задача выходила грандиозная и бесполезная, но хотелось же!
Отбросив отвлекающие мысли, Орочимару сосредоточился на ощущениях, обнимая Джи ногами.
— Да-да-да… — прошептал Змей в восторге. — Ещё… Как же я тебя хочу…
Снова включился мозг и подкинул ему теорию, что при прошлом своём взрослении он себе это дело просто загубил. Точно так же, как чувствовал себя некомфортно от обычных прикосновений, так как в детстве не получил их достаточно, так же и с сексом. Не научился вовремя, не заинтересовался, а последующие попытки шли, мягко говоря, со скрипом. А сейчас от каждого касания по телу разбегались мурашки — какие прямо буквально, а какие фигурально, щекоча внутренности искорками удовольствия. Джирайя тяжело дышал, уговаривая себя быть благоразумным и не набрасываться на извивающегося в руках Орочи, как голодающий, но, ксо, как тут сохранишь здравый рассудок? Когда Змей весь такой жаркий, жадный, отзывчивый, вскрикивающий и совершенно не стесняющийся стонов? Когда от этих вскриков и стонов у самого дыхание перехватывает, а в животе словно стягивается тугой узел? Раздеть его полностью, пробежаться пальцами по «точкам удовольствия» — у каждого человека их расположение немного отличается, но уж Орочи-то Джирайя успел изучить. Поймать губами захлёбывающийся стон. Сжать в ладонях ягодицы, коротко рыкнуть, ощущая, как Змей буквально пришпоривает, не просто настаивая — требуя продолжения. Благоразумие резко изменило своё мнение, когда поймало обещающий взгляд жёлтых глаз. Обещание это было не неземных наслаждений, а адских мук, если кто-то вдруг всерьёз подумает медлить…
Такой большой Джи. Уверенный, горячий, сильный. Полностью его. Как можно удержаться и не прикусить плечо, слизывая солоноватый пот?.. Не извиваться, отзываясь на каждое прикосновение, не стонать хрипло от захлёстывающих волн удовольствия… Разве что до тумбочки дотянуться не помешало бы. О растягивании с его природной гибкостью и лёгким мазохизмом беспокоиться не приходилось, однако хотелось бы, чтобы всё прошло гладко… Впрочем, Джирайя только глянул шало и соскользнул вниз, облизывая по дороге все, что под язык подвернулось. Особенно старательно — член. А потом скользнул ещё ниже, оглаживая мошонку, дразня яйца быстрыми прикосновениями кончика языка и старательно вылизывая между ягодицами.