Идеалы осыпаются на глазах
Шрифт:
Потому что взяли и отобрали. И её не спросили. Взяли и отобрали, не считаясь ни с тем, что она хочет, ни с тем, кого любит.
Софа снова почувствовала, как поднимается злость. Стоп. Стоп. Ничем хорошим это не кончается, она это твёрдо усвоила за три месяца. Тут нет никого, к кому она может прибежать в слезах, рассказать обиду. Тут никто не погладит по голове и не приголубит. Даже мама – и та либо на работе, либо спит после смены. Либо уходят куда-нибудь с Дуболомом. Софка забыла уже, когда сама с ней гуляла или хотя бы в магазин ходили вдвоём.
В общем, тут не в кого поплакать. А копить всё внутри – это потом оборачивается скандалами с мамой, стычками с Дуболомом и головной болью. Ничего хорошего. Стоп. Стоп!
Хорошо бы ещё знать, где внутренний
А ведь раньше, в Глазове, сразу после школы в субботу они с Максом шли гулять – прямо с рюкзаками. Даже когда было минус тридцать, шагали долгой дорогой по замёрзшим, замершим Советской и Дзержинского, разговаривали тихо-тихо – потому что нельзя в такую хрупкую погоду говорить в полный голос. Смеялись – тоже тихо-тихо. Добирались до «Продуктов» напротив «Родины» и покупали мороженое. И ели – ледяное, шоколадное – прямо на улице. И слушали с Максова телефона по очереди «Флёр» и «Арию». Сквозь ветки проскальзывали первые закатные лучи, и это выглядело так красиво и зловеще, словно «Арию» с «Флёр» смешали в одной чашке с растопленным мороженым, взболтали и выплеснули в небо. И от этого всё звучало тихой, странной музыкой, пахло молоком, шоколадом и миндалём, и нежный акварельный рисунок обвели чёрной гелькой, и всё стало так чётко, что немного больно было глазам, и всё равно слепяще красиво и совсем, совсем не холодно. И удивительно, как они не мёрзли без перчаток в минус тридцать, и всё было так ослепительно красиво, даже заледенелая грязь под ногами, даже замёрзший хрустящий мусор, вывалившийся из помоек.
Это ведь было так недавно. Почему, почему же оно ушло?..
Глава 2. Из десяти альтернатив я непременно выхвачу неприятность
И храбрость их так безусловна,
И храбрость их так поголовна,
И храбрость их так по листочку —
С терпением, с нежностью, – в снег,
В колючую, снежную зиму —
Практически невыносимую, —
И шепчет окурок бензиновый:
Сдавайся, не вывезешь, нет.
Софка разорвала цветную упаковку и не сдержалась:
– Блин, Настька! Зараза!
В свёртке оказались фруктовые сигареты. Не то чтобы слишком неожиданно, и всё-таки… Настя, зараза, запомнила, что Софка как-то обмолвилась: мол, попробовала бы. Но знала, что у Софки на такое кишка тонка. Вот и купила сама. Но на день рождения дарить?!
Софа растерянно повертела пачку, ковырнула фольгу на глянцевом ананасе. Не выкидывать же. А если выкидывать, то не в школе, естественно.
Поднесла пачку к лицу, понюхала. Пахло бумагой, краской и чем-то приторно-сладким. Софка поморщилась, сунула сигареты поглубже в рюкзак и пошла искать двести пятый кабинет. Уже два месяца здесь проучилась – и до сих пор толком не запомнила ни расположение кабинетов, ни одноклассников, ни учителей. Да и не старалась, если честно.
Первым была некая «Этика деловых отношений». Зачем вводить её в последней четверти одиннадцатого класса, когда всем совершенно не до того, – совершенно неясно. Тем не менее, у Софки была неприятная способность начинать новые предметы с троек. География в седьмом обернулась тройкой за первую же самостоятельную – Софка рисовала стенгазету и пропустила первый урок; даже не подумала, что уже на втором будет какая-то проверка. Прочитала параграф, а всерьёз готовиться не собиралась, не уточнила ни у кого, обещала ли географичка самостоятельную. А та взяла и устроила, и Софка едва-едва наскребла на трояк. Было не столько грустно, сколько обидно; правда, Алина поговорила с географичкой, и тройку всё-таки ликвидировали. А вот с черчением в десятом пришлось разбираться самой: Софка очень медленно, очень аккуратно выводила чертёжным шрифтом какой-то текст; оказалось, слишком медленно. Закончить она не успела, и из-за скорости поставили трояк. И тут уж, конечно, не с чем было спорить: оказалось, все остальные за это время успели списать текст целиком не менее, а то и более аккуратно.
В общем, такая себе это была традиция: тройка на первом уроке. Не хотелось бы, чтобы с «Этикой» вышло так же. Надо держать ухо востро.
На поверку «Этика» оказалась какой-то бурдой. Услышав, что даже оценок по этому предмету не будет, Софка соорудила на последней парте баррикаду из учебников и принялась рассматривать пачку сигарет. К звонку, с помощью переводчика с латыни, она почти до конца разобрала состав. Подумала с ехидством: «Можете гордиться, Ираида Олеговна. Чтоб вам там икнулось горько».
Отсутствие глазовской химички – вот был единственный плюс черновской школы.
Класс сорвался с мест и с топотом понёсся на перемену. Софка, как всегда, вышла последней. Не хотелось ни с кем заговаривать – тем более, был здесь товарищ, который так и клеился, глупо и настырно. Темноволосый очкарик, проглотивший жердь. Всё норовил то сесть по соседству, то проводить до дома – и всюду вертелся рядом. Софке сначала было смешно. Но потом он начал таскать ей яблоки, начал в пенял подкладывать какие-то ленточки, конфетки… После того, как он на виду у всех купил её пирожок в столовой, она очень резко его отшила. Без мата, но резко. Потом, отойдя в угол, устроилась там с чаем и коржиком и поглядывала, как очкарик снял очки и озирается, как подслеповатая сова.
Про пирожок очкарик, кажется, забыл; зато его виртуозно перехватил кто-то из бежавшей мимо малышни. Малышня в черновской школе была борзая.
Софе стало даже жалко его – Юрика, кажется. Она и сама не понимала уже, зачем говорила так резко. Могла бы нормально объяснить. Попросить отстать. Сказать, что у неё есть уже парень (в чём, в глубине души, она уже потихонечку сомневалась).
Софка никогда не была робким цветочком, но в большинстве случаев всё же вела себя спокойно и адекватно – по крайней мере, раньше. И эта вспышка, это шипение: «Гляди, у меня платочек завалялся. Дать тебе? Протрёшь очочки, сообразишь, кому можно пирожки покупать, кому нет», этот тугой тёмный клубок, поднявшийся в груди, – всё это напугало её саму. Софа машинально, без всякого аппетита дожевала коржик и выбралась из столовой; ощущение было, будто отравилась.
А Юрик, кстати, так и продолжил за ней таскаться. Какие у него были мотивы – неясно. Какие перспективы – после пирожка-то – тоже совсем неясно. Но он то и дело оказывался поблизости. А Софка, вместо того, чтобы извиниться, просто ускользала, выбирала маршруты подальше от этого поехавшего совёнка-очкарика. Вот и в этот раз она нарочно задержалась в кабинете, чтобы все схлынули, чтобы даже Юрик, потоптавшись у выхода, свалил и растаял в толпе.
***
Следующим стояла биология. Когда Софа шла в школу в Чернове в первый раз – боялась, что биологичка чем-то, хоть чем-то напомнит Алину. Не хотелось привязываться тут ни к чему; не хотелось даже случайных совпадений. Но оказалось, бояться нечего: биологичка здешняя была младшей сестрой Ираиды Олеговны. Маленькая летучая мышь. Едкая, хитрая, токсичная – и ничего больше.