Идеи и интеллектуалы в потоке истории

Розов Николай Сергеевич

конфликты как внутри обществ, так и между ними.

Даже в малой стране нельзя построить полноценный Gemeinschaft.

Такое возможно лишь в тех поселениях, маленьких городках, где

каждый лично знает каждого.

Отсюда следует жесткий вывод: условия благоприятного

существования и развития Gemeinschaft (ближних факторов

полноценной жизни индивидов) должны включать строгие

формальные правила, ограничения, которые не позволяют

неизбежным напряжениям и конфликтам

наносить ущерб ни

Gemeinschaft, ни их членам. Чтобы эти правила действовали, нужны

инстанции, обладающие авторитетом и силой, способные налагать

эффективные санкции на нарушителей (от индивидуальных

преступников, террористов до репрессивных и агрессивных

государств), нужны также четкие критерии — что считать

нарушениями.

Здесь оказывается необходимым второй компонент классической

оппозиции Ф. Тённиса — Gesellschaft как холодная формальная

структура, обеспечивающая строгое выполнение участниками писаных

правил (законов). Эту роль могут играть и городские мэрии,

муниципалитеты, и государства, ведомства, суды и

надгосударственные органы власти в конфедерациях (типа

Европейского Союза), и формальные международные организации

(структуры ООН, Международный Суд и др.).

Таким образом, главным историческим испытанием оказывается

способность обществ создать и «настроить» такие большие

251

Gesellschaft (государства, межгосударственные и внутригосударственные

формальные структуры), которые

предоставляли бы наиболее благоприятные условия для развития

разнообразных малых Gemeinschaft, обеспечивающих, полноценную

(свободную, достойную, счастливую, осмысленную) жизнь индивидов.

Даже принятие такой версии оставляет обширное пространство

затруднений, касающихся уточнения понятий «условий», «счастья»,

типов «комфорта», «осмысленности жизни», оснований такого

постулирования, тем более при сравнении с реальными стремлениями

исторических акторов. Насколько привлекательным и обещающим

окажется это пространство для будущей философии, покажет время.

Главная черта истории, как и жизни, состоит в изменении. То, что

умерло, уже не изменяется. Пока живут и меняются человеческие

общества, продолжается история. Если у истории есть смысл, то он

тоже живой и подвержен изменениям. Найденная форма для смысла

истории — перманентное самоиспытание человеческого рода —

предоставляет обширное

пространство для изменения содержания

этого смысла.

В данном размышлении критерий успеха этого испытания оказался

связан с обеспечением свободной, достойной, осмысленной жизни

каждого человека, при учете необходимости сосуществования обществ

с разнообразием стремлений. Предложенная выше трактовка

содержательного смысла истории как цепи испытаний в

формировании строгих холодных Gesellschaft, защищающих теплые и

комфортные для индивидов Gemeinschaft, — одна из возможных. Ее

следует критиковать, дополнять, трансформировать, отвергать ради

лучших трактовок. Но будет крайне удивительно и печально, если в

будущих трактовках смысла истории останется в пренебрежении

забота о свободной, достойной, осмысленной жизни каждого человека.

252

Глава 16. Российская философия: вырваться из интеллектуальной

периферии

Философия в современной России:

сложный образ

Сама по себе разношерстность и какофоничность актуальной

отечественной философии не страшна и не должна особенно беспокоить, но

только пока мы находимся внутри нее. При сопоставлении с мировой

философией картина меняется. Здесь остается верным горькое замечание

Н. А. Носова: «Россия является глубочайшей провинцией мирового

сообщества» и «оказалась неконкурентоспособна». Такая оценка особенно

дорогого стоит на фоне наших привычных самоутешений и самовосхвалений.

Мне она близка и по собственному опыту общения с зарубежными коллегами,

показывающему, что в мировой философии нас фактически «в упор не видят».

Периферийность и провинциальность интеллектуальной жизни —

оборотная сторона стагнации, низкого профессионализма, следствие отсутствия

горячих принципиальных споров, внимания к тому, что делают коллеги, а

также «выученной беспомощности» относительно влияния философии на

жизнь вообще и на то, что происходит сейчас в стране, в частности.

Сказать, что все плохо в нашей философии сегодня, —

недопустимое упрощение. Образ — сложный, и для меня он

включает следующие характеристики:

ничтожная роль, практическая невидимость в мировой

философии;

пугающий разрыв между уровнями философского творчества

в России;

общая для социального и гуманитарного познания