Иди ты в отпуск!
Шрифт:
Я никогда не был против ночного перекуса, поскольку он не прибавлял ни капли жира нашим поджарым телам.
Возле отеля витал странный запах, будоража носы композицией хлорки, лекарств, тухлятины, гнили с примесью свежих анисовых нот. Ощущение, что тут был сход больных чем-то вьетнамцев, которые одновременно пукнули.
Причина запаха обнаружилась сразу. На открытой веранде сидели девушки и ели дуриан.
– Мы же дуриан хотели купить! – вспомнил я.
– Завтра, – брат зажал нос и быстренько скрылся за стеклянными дверями отеля.
Утром солнце решило основательно поджарить туристов. Жара стояла такая, что все мысли о еде вызывали тошноту. Мы даже завтракать не стали, решив, что к обеду вполне созреем до лежащей в холодильнике лягушки. Хотелось пить, и только пить.
Помня представление вьетнамцев о «холодной минералке», мы решили попробовать местные соки, вышли на набережную и остановились у незнакомого агрегата.
С одной стороны машина обстругивала палки, перемалывала стебель-сердцевину, с другой из краника в подставленный стакан выливалась желтая пенная жидкость – сок сахарного тростника.
Процесс завораживал.
Продавщица кинула в стаканы лед, воткнула соломинки, с улыбкой протянула нам.
Кисло-сладкий сок утолил жажду лишь отчасти. Мы пошли к морю в надежде полакомиться кокосом.
Кокосовые орехи разного размера и спелости в изобилии росли на пальмах. Я представил, как проворной обезьянкой карабкаюсь на дерево и… помотал головой, прогоняя видения. Слишком уж фантастической показалась большая белая безволосая «обезьяна» на хрупком стволике пальмы. Да и торговали кокосами на каждом метре побережья.
Сиеста. Вьетнамцы отдыхают, свернувшись калачиками там, где застала жара.
Мы прошли мимо дрыхнущего возле горы орехов мужика-торговца, мимо сонно клюющей носом девушки – чего беспокоить? Пусть спят люди. Наконец нашли активную еще бабушку.
Пожилая мадам в шлепках на босу ногу, в черных лосинах, клетчатой теплой рубахе с длинными рукавами прикрывала поясницу пластиковой сумкой – там, наверное, были деньги, а голову – полосатой шляпой с широкими полями. На лице черные очки и маска.
Мадам обрадовалась, кто б сомневался, появлению покупателей, вытащила из холодильника огромный, с голову, кокос.
Дальше слабонервным и беременным лучше не читать.
Бабушка взяла нож с тупой рукояткой и длинным толстым шипастым лезвием. Такой ножик прямо просился под статью «запрещенное холодное оружие». Первым в списке. Тремя точными ударами, хекая, она нанесла ореху раны, несовместимые с жизнью. При этом пальцы ее невозмутимо придерживали кокос в миллиметрах от страшного лезвия.
Я облился потом вовсе не от жары. Кажется, пальцев у бабушки уже четыре, а сейчас будет три! Я зажмурился.
Обошлось. Рукояткой она поддела вырезанную треугольную часть, сунула трубочки с зонтиками и, слегка склонившись, протянула тяжелый кокос нам.
Мы, впечатленные опасным действом, поклонились гораздо ниже, сели на лавочку, молча высосали прохладный освежающий напиток, почти не чувствуя вкуса.
– Нет уж, ну их к черту, эти кокосы, – протянул брат.
Я кивнул: кому ж хочется нести ответственность за отрубленные пальцы?
К обеду мы все-таки проголодались, вернулись в отель и достали бокс с лягушкой. Бедрышки под кляром приобрели сероватый оттенок.
– Мы все делаем неправильно! – заявил брат.
– Почему? – я с облегчением отложил вилку.
– Искать настоящую вьетнамскую еду на набережной, где полным-полно туристов, глупо!
– И что ты предлагаешь?
–Я предлагаю отправиться туда, где не ступала нога белого человека.
– А земноводное?
– Лягушка подождет до вечера, – уверенность в голосе брата задушила мои сомнения на корню.
Часа три мы бродили по городу, пока не нашли район, где туристов не водилось.
На нас откровенно пялились, шушукались за спинами, а кое-кто даже щелкал мобилками, снимая двух белых высоченных красавцев. Ну, надеюсь, что фоткали именно по этой причине. Скромный я, да.
Наконец мы остановились у кафе, словно выдолбленном в каменном доме. Внутри прямоугольная комната со столиками. Сторона, выходящая на улицу, отсутствует. У входа жаряще-варящий прилавок и узкий мангал, где на решетке подрумянивались аппетитные кусочки.
– Утка! – я помахал ладонью, словно флажком.
– Думаешь, по-пекински?
– Да хоть бы и по-нячанговски, попробовать стоит! – сказал я.
Немногочисленные посетители возбужденно переглядывались, как если бы мы смотрели исподтишка на двух великанов-орков, заскочивших перекусить в кафешку северного российского городка.
Да, здесь кормили уткой в трех видах: гриль, вареная и вареная с супом. Мы хотели утку-гриль и поведали об этом хозяйке – пожилой, как и истязательница кокоса, женщине, естественно, улыбающейся.
Напрасно. Хозяйка нас не понимала, а по губам читать не умела.
Я тыкал в мангал, говоря «ту ко-ко-ко», она недоуменно протягивала кусок хлеба. Я показывал на суп, она застенчиво хихикала и водила рукой по банкам с соусами. Рядом с нею стояла малышка, разглядывала нас, распахнув во всю возможную ширь узкие от природы глазенки.
– Отойди, – проворчал брат, – смотри на работу мастера и учись.
Он присел, согнув ноги в коленях, расставил руки, захлопал ими, словно крыльями, и закудахтал.