Иди ты в отпуск!
Шрифт:
Наступила тишина, что само по себе для шумного Нячанга невообразимо. В распахнутый рот хозяйки чуть не залетела муха.
Брат распрямился:
– Вот этого – две порции, – он растопырил два пальца.
Она уяснила! Брат торжественно поглядел на меня.
– Кудах-кудах? – повторила хозяйка и нерешительно указала на противоположную сторону улицы, где действительно продавали кур.
– Нет же! – чертыхнулся брат. – Какие тупые! Ну что тут непонятного? Я в обморок упаду от голода, пока получу эту грешную утку!
На наше счастье мимо шли две девчонки лет четырнадцати: длинные черные волосы с бантиками, синяя форма, белые гольфы, ранцы. Не близняшки, но одинаковые, как котята одного помета. Девчонки знали английский. Ну, как знали? Во всяком случае, мы пришли к общему мнению, что duck – это утка.
Нам ее и принесли – одну на двоих. Слону дробина. Заказать вторую мы не решились. Эту-то съели с трудом, поскольку за каждым нашим движением следило множество пар глаз, сопровождая манипуляции без вилок – их тут попросту не было, только палочки – ехидными, так мне казалось, комментариями.
Девчонки тоже остались, взяли себе суп, сели рядом и, делая вид, что не обращают на нас никакого внимания, весело защебетали.
Малышка смущала. Сунув палец в рот, она смотрела в упор. Я пожалел, что не захватил шоколадку «Аленка», для таких вот ситуаций и предназначенную. Порылся в карманах и дал малышке сверкающую десятирублевую монету. Дети во Вьетнаме скромные – она не взяла, поглядела на маму. Та снисходительно кивнула. Девчушка покраснела, схватила монетку и убежала, слава богу.
Вкусная была утка, хоть и костлявая: ароматная, сочная, пряная, – так и таяла на языке. Жалко, мало!
Наверное, долго еще вьетнамцы вспоминали двух русских парней, с чего-то изображающих – посреди белого дня! – то ли кур, то ли петухов.
Возле отеля разделывали дуриан.
Покупательница – симпатичная вьетнамочка – держала наготове раскрытый целлофановый пакет. Внушительная группа туристов глазела, затаив дыхание. В прямом и переносном смысле.
Продавщица вскрыла колючую «голову», разделила на половины. В каждой влажно сверкали сливочные доли «мозга».
– На вкус он как заварной ванильный крем, – сказал знаток из туристов.
Я сглотнул и нащупал в кармане донги.
– Крем, да, похоже, – подтвердила женщина с купальным полотенцем через плечо, – только плотнее, как мягкий сыр с трюфелями.
Я достал деньги.
Продавщица подхватила щипцами лоснящиеся куски. Покупательница высокомерно посмотрела на иноземцев, завязала пакет и удалилась. К прилавку никто не поспешил.
– От него отек Квинке запросто можно схлопотать, – скривился еще один турист-знаток.
Я спрятал донги и поглядел на брата.
– Дуриан, конечно, хорошо, – сказал он, – но не много ли для ночного перекуса? Еще успеем попробовать. Нас ждет лягушка!..
Она нас не ждала. Она тихо скончалась в холодильнике и уже благоухала почти как дуриан.
Дорога домой всегда почему-то кажется короче по времени, чем дорога от дома.
Страшно довольные собой, мы везли на север корзину, наполненную рамбутанами, мангустинами, лонганом – драконьим глазом и питайей – драконьим сердцем. В багажнике самолета в наших чемоданах прохлаждались ананасы и манго – зеленые, желтые, красные.
Чего только не попробовали мы во Вьетнаме: и бульон с черепахой, и мясо страуса, приправленное листьями лотоса, и знаменитый суп Фо – по мне, обычный суп с говядиной, лапшой, мятной травой и лаймом. Конечно, крокодила. Без счета омаров, крабов, креветок и устриц. Гребешков, приготовленных прямо в ракушках…
Не скажу, что у нас в России нельзя купить что-то подобное, но вот так – свежее, по местным рецептам и очень дешево – невозможно.
Брат ткнул вилкой бледный, почти прозрачный кусочек самолетной курицы, вздохнул:
– А дуриан мы так и не попробовали. Это все ты виноват!
Курица невежливо спланировала мне на джинсы.
Алексей Ладо
Привет из Нячанга: Дольче вита, или свободу страусам!
В развлекательном парке Дольче вита, что под Нячангом, стоит побывать, особенно если вы отдыхаете с детьми.
Мы с братом поперлись туда покататься на квадроциклах. Однако впечатлили нас не они.
Начинался парк с мини-зоосада, где можно кормить с руки попугайчиков, гладить олешек, любоваться равнодушными ко всему ящерицами и змеями, фоткать разноцветных птиц.
В паре метров от маленькой пустой клетки прикрепили шест с дощечкой: «Осторожно, зверь опасен».
Где же он? Ни лев, ни медведь, даже большая собака в клетку не поместятся.
Мы подошли ближе и разглядели в уголке миниатюрную серую обезьянку с пушистыми круглыми ушками и симпатичной мордочкой, по которой расплывалось прямо-таки вселенское дружелюбие.
Я рассмеялся.
– И чем же ты опасен, зверь? – сказал брат, откусил мороженого и ткнул рожком в сетку.
Взвившись из угла ракетой, обезьяна подлетела к нам, просунула худую лапку в ячейку, схватила рожок с такой силой, что смяла в кашу, потянула и прищемила проволокой пальцы брата. Он взвизгнул и принудительно отдал лакомство.
– Ах ты!.. – брат ругался и дул на палец.
Обезьянка мило улыбалась, доедая мороженое…
Недалеко в домике обитало животное с – напротив – самым печальным выражением лица на свете. «Все суета сует. Жизнь – боль», казалось, говорил взгляд. Две черные полоски между раскосыми глазами, обведенными белым мехом, усиливали впечатление. Вытянутый нос с черной пипкой уныло свисал.