Иду на вы
Шрифт:
Киевляне сунулись, было, в опочивальню всей гурьбой, но Осмуд не пустил, один вошёл. Вогнал меч в ножны и показав пустые ладони молвил спешно, страшась не успеть:
– Не торопись, ратник! В Навь отправить - единого мига довольно. Обратно вернуть - и века мало. То Маловичи? Верно, ведь,?
Древлянин не ответил. Руку с ножом не убрал, но и резать девку покуда не спешил. Глядел хмуро изподлобья.
– Я - киевского княжича дядька. Осмудом кличут. Слыхал ли обо мне?
Вой едва заметно кивнул.
– А тебя как мне звать?-продолжал Осмуд.
–
– И я о тебе слыхал. Окажись я на твоём месте, поди не смог бы на Святослава руку поднять.-дядька указал на княжича с княжною.-Сам удумал этак от срама их уберечь?
– Князь велел,-отозвался Вышата
– Ослушайся ныне князя!
– Почто?!-гридень криво ухмыльнулся.-Неужто посулишь мне живот сохранить?
– Посулю,-согласился Осмуд,-хотя разумею, что не о своём животе печёшься. Потому, так скажу. Мала Свенальд в полон взял. Жив он. Меня же Ольга послала Добрыню с Малушей к ней привесть, покуда воевода до них не добрался. Княгиня страшится, что погубит он их. Так ты-то, на радость Свенальду, не губи до срока!
– Ольге твоей какая нужда в Маловичах? Полютовать желает? Осрамить?
Осмуд, кабы и желал слукавить, но сам будучи воем, старому вою кривить не стал бы.
– Не ведаю,-ответил он.-Но слово своё тебе даю, что ежели решит княгиня лютой смерти, либо сраму детей Мала предать, я против её воли пойду. Сам живота их лишу скоро и достойно. Веришь?
Вышата долго молчал. Затем кивнул и убрал нож.
* * *
Утром Ярило не явил свой лик людям. Уж сколь ден земля дождя не видала, а тут небо затянулось тучами и те оросили, будто слезами, смрадное пепелище. Тын Искоростеня остался неприступным, но не стало боле самого Искоростеня.
Вода тяжелыми каплями стекала по могучим дубовым стволам. Плакало небо. Плакали стены стольного града непокорных древлян.
ГЛАВА XI
Воротясь в покинутый прежде стан, киевское войско третий день стояло на костях. Погибших хоронили - и своих, и древлянских - да сбирали, хоть и не великую, а всё ж, добычу.
Дождь не позволил пламени пожрать Искоростень дотла. Остудил раскалённые угли. Добро, какое было в клетях, вестимо сгинуло, однако то, что древляне хранили в подполах, пусть не повсюду, но осталось.
Дочерна измазанные золою горожане, под доглядом ратников копошились на пепелищах, выуживали из-под обгорелых брёвен прежде нажитое да припасённое, и отдавали киевлянам. Молча отдавали, с равнодушием. Не слыхать было ни причитаний, ни плача. Кончились слёзы. У всех, даже у сирот да поруганных вдов.
На богатых дворах нашлись и серебро, и меха. Те, правда, оказались испоганены - гарью смердели. А серебру, что ему станется? К нему, как всякому ведомо, вонь не липнет.
Однако, пуще серебра да нарядов искали снедь. Ныне киевлянам не одних себя, но и полон прокормить надобно, а свои-то припасы скудны.
Ну так, под каждой, почитай, избой,
Добытой снеди хватило даже на тризну да пир. Его устроили к исходу третьего дня. Ольга воспротивилась, было - дескать, до Киева обождать бы, но Свенальд княгиню уговорил. И Осмуд его в том поддержал, и сотники. Вой живет лишь в битве да на пиру. Битва случилась. Ныне - время пировать.
За наспех сколоченным длинным столом сидели воевода, сотники да знатные вои. Прочие ратники расселись у костров кто на чём.
Походный пир яствами не богат. В мирную пору у князя простая вечеря обильней. Однако ж, всяк, кому довелось воротиться с бранного поля живым, скажет - нету хлебов вкусней, а медов слаще, чем на победном пиру.
Ныне же и вовсе не хлебами, но мясом утробы ублажали. Гусей да кур на углях зажарили. Охромевшую корову под нож пустили да наварили похлёбки. И медов оказалось вдосталь. Их с собою в Киев решили не тянуть - невеликий обоз и без того гружён будет сверх меры.
В поход челядь, вестимо, не берут, потому за трапезой, ежели кому и служат, то князю только, да воеводе, но не ратникам. Свенальд, однако, против обычая, велел собрать из полона сенных девок с богатых дворов, чтобы разносили меж воев меда с угощениями. Теперь уж Ольга была с воеводою заодно. О том, что хирд с княжей дружиной не ладит, чай, ведала. Как захмелеют хоть те, хоть другие, того и гляди до свары дойдёт. Тут-то девки и сгодятся. Пусть лучше хмельные вои их по кустам валяют, чем на тех кустах свои кишки развешивают.
Сама княгиня долго на пиру засиживаться не стала. Молвила ратникам хвалебное слово, пригубила чарку, и позвав за собою грека Фому да дядьку Осмуда, ушла порочь.
Вои такому не удивились. Ольга, даром что княгиня, а всё же вдова. Негоже ей с мужами пировать.
Проводив стоя княгиню, дружина осталась упиваться медами, да бахвалиться друг перед дружкой ратною славой. Правда, не все. Горбатый хускарл Свенальда, переглянувшись молча с воеводой, неприметно подался вослед за Ольгой.
Княгиня, меж тем, не дойдя до своего шатра, свернула туда, где держали древлянский полон.
Чёрный люд - мужей, жен, детей - весь без разбору загнали на огороженный плетнём клок земли. Подойдя ближе, Ольга увидала, как двое молодых ратников, из тех, что несли стражу, затащили в загон чаны с мучной похлёбкой. Прежде княгиня велела развести просяной муки в мясном отваре, да накормить пленников. Теперь, увидав что воли её не ослушались, кивнула довольно, однако задерживаться не стала, пошла дале.
У двух шатров, где обитала малая ныне числом древлянская знать с ближними родичами, тоже не остановилась, но направилась сразу к третьему, что стоял чуть поодаль. Держали же в нём полонённого князя.