Идя сквозь огонь
Шрифт:
Ей хотелось рыдать от досады, но она сдержала слезы, памятуя
о том, что королевскому гонцу не подобает выказывать слабость.
Ванда вышла на двор и, умывшись студеной колодезной водой, прогнала остатки сна. Но избавиться от тревоги девушке не удалось. Орешников наверняка сейчас рисковал жизнью, а Ванда ничем не могла ему помочь.
Она сама не разумела, почему так переживает за московита. Может, оттого, что была ему благодарна? Ну да, конечно!
С первых мгновений встречи боярин не давал ей упасть духом,
И хорошо лечил! Кашица из пережёванного подорожника к утру погасила жар в порезе, и теперь девушка ступала почти безболезненно.
Солнце уже высоко поднялось, но еще не жгло, и в чаще радостно пели птицы. Ванде вспомнились волнения минувшего дня, последовавшей за ним ночи.
Ныне они казались девушке нереальными, словно сон или наваждение. Многое из того, что случилось с ней за эти сутки, Ванда желала забыть, но одно из событий ей все же хотелось сохранить в памяти. Этим событием была встреча с московитом…
Она вспомнила, как впервые встретилась с ним глазами, когда тщетно пыталась вытащить из ноги занозу. Затем их разговор на привале. Еще тогда Ванда отметила внимание, с коим слушал ее невольную исповедь Орешников.
Словно очередная бусина, нанизанная на нить памяти, перед внутренним взором девушки промелькнули сумрак избы, коптящая лучина в свитце и переливы струн, звучащих под руками боярина…
Ванда невольно улыбнулась, вспомнив, как они с московитом устраивались на ночлег. Места в обиталище Медведя было немного, и охотник велел им почивать на одних полатях. Ванде сие казалось немыслимым, и она взбунтовалась против сна рядом с мужчиной.
— Обещаю не храпеть! — уверил ее Орешников. — А если всхрапну разок-другой, пусть меня поразит гром небесный и пригвоздит к сему месту молния!
— Ладно! — неохотно согласилась разделить нары с московитом Ванда. — Только положи между нами клинок!
— Клинок? Это еще зачем? — искренне изумился боярин.
— Чтобы у тебя был меньше соблазн… — зарделась от стыда Ванда. — Знаешь, в детстве я слыхивала одну балладу. Там рыцарь и дева, странствовавшие вместе, были вынуждены ночевать в одном шатре. Поскольку рыцарь дал обет не прикасаться к своей спутнице, то, борясь с искушением, клал меж ними свой меч!
— Если витязь не одолеет искушение, лежащий меч его не остановит! — рассмеялся Орешников. — Посему, чтобы тебе слаще спалось, я воткну саблю в ложе меж нами!
— Ишь, чего удумали! — загремел на постояльцев Медведь. — Полати мне хотите испортить? Ану, живо спать, озорники!..
Ванда поймала себя на том, что невольно улыбнулась, вспомнив об этом.
— Почему он не разбудил меня? — с тоской и болью вопрошала себя девушка. — Жди его теперь, гадай, что с ним сталось! Ну, ничего, пусть только вернется. Мигом узнает мой гнев!
От волнения ее сердце рвалось из груди, и едва Орешников в сопровождении Медведя
— Как ты мог не взять меня с собой! — обиженно кричала она, колотя боярина по груди своими маленькими кулачками. — Пришибу тебя, ей-богу, пришибу!
Но губы девушки улыбались, и по щекам ее текли слезы счастья.
— Что ты, панна, разве можно так бить? — ласково отвечал боярин. — Еще руки себе повредишь! Я просто хотел, чтобы ты отоспалась. Да и к чему тебе глядеть на побоище? Не женское это дело!
— Пришибу!.. — всхлипывая от радости, шептала Ванда. — Никогда, никогда больше так не делай!
— Чудная какая! — промолвил, подойдя к Медведю, его первенец Савва. — Дерется, а сама плачет!
— Тебе сие не понять! — со вздохом ответил отец. — Молод ты еще! Любовь у них с боярином, я уразумел это, едва взглянув на них!
— Разве когда любят, бьют? — с сомнением поглядел на отца Савва.
— Когда мужик бабу бьет, любви и впрямь нет! — усмехнулся старатель. — Ну, а когда баба мужика колотит, то может и быть!
— Что ж это, коли я женюсь по любви, жена тоже будет меня поколачивать? — изумился молодой охотник.
— Еще как будет! — рассмеялся Медведь. — На то она и любовь!
Глава 48
Хриплый звук трубы возвестил о начале судебного поединка. Закрывшись щитом и опустив забрало, Флориан погнал коня навстречу врагу.
Рожич тоже пришпорил своего жеребца, грозно фыркавшего из-под усеянного шипами налобника. На сей раз он был не на турнире, и ничего не сдерживало воинский пыл наследника сармат.
Мальчишка, оскорбивший честь Радзивилов, заслуживал смерти, и Рожич спешил исполнить приговор, вынесенный наглецу его сюзереном. Взяв наперевес копье, он мчался железным вихрем к Флориану.
Любивший нагонять на неприятеля страх еще до вступления в бой, письмоводитель Магната был одет в доспехи, ужасающие одним видом.
Черненые латы Рожича на плечах и локтях щетинились острыми шипами, а забрало шлема, откованное в виде пасти химеры, скалило острые зубы. Но не одна лишь жуткая личина вселяла трепет в его врагов.
Среди шляхты Рожич слыл грозным соперником в конной сшибке. Мало кто из рыцарей Унии мог устоять перед его копьем.
Флориану это удалось. Получив удар в середину щита, молодой шляхтич едва не опрокинулся на спину, но все же сумел удержаться в седле.
Копье Рожича раскололось надвое от удара так же, как и копье, коим ударил недруга в щит Флориан. Разминувшись, противники помчались к дальним концам ристалища, дабы сменить оружие и вновь взять разгон.
Но на сей раз письмоводитель Радзивила не стал испытывать судьбу. Сознавая, что попадание в голову сразит врага насмерть, он избрал мишенью шлем Флориана.