Идя сквозь огонь
Шрифт:
Еще он прославился как сочинитель стихов и песен, а также как дамский угодник. Долговязый, с узким лицом, крупным носом и глубоко посаженными глазами, Рожич отнюдь не выглядел красавцем, но это не мешало ему сводить с ума знатных девиц и их матерей.
При дворе ходили слухи о баснословной любовной выносливости воина и письмоводителя. Шептались, что женщины, коим посчастливилось провести с ним ночь, поглядывали на иных мужей с презрением.
Но у шляхтича, обладавшего столь ценным набором качеств, одна добродетель напрочь отсутствовала.
Не знающий сострадания, он искалечил немало нобилей в играх, действуя так, чтобы несчастья, постигавшие его соперников, казались всем игрой злого рока.
Еще Рожич презирал людей, коим не по вкусу были его стихи, и всегда находил возможность отомстить им за неуважительные высказывания о его виршах.
Последний шляхтич, смеявшийся над рифмами Богуслава, горько об этом пожалел. Вызвав насмешника год назад на турнирный поединок, письмоводитель Радзивила умудрился так повредить ему шею, что бедняга до конца дней остался прикованным к ложу.
Поскольку правил турнира он не нарушил, судьи не смогли предъявить ему обвинений. Но с того дня Ян Альбрехт попросил Радзивила не допускать своего любимца к играм и состязаниям…
Однако ныне Король был далеко, да и речь шла не о турнире.
Радзивил знал, сколь грозного воина он выставляет против осмелившегося ему прекословить молокососа.
Знал это и старый Канцлер Сапега, посему принятие вызова Флорианом его отнюдь не обрадовало.
— Государыня и ты, Вельможный принц! — обратился он к Ядвиге и Королевичу. — Мы разбираем дело державной важности и не можем полагаться на исход ордалии!
— Что я слышу! — едко усмехнулся Радзивил. — Мудрейший Канцлер, добрый католик не верит в Божий Суд!
— Ты был против ордалии и в тот раз, когда стоял вопрос о причастности тевтонцев к гибели Корибута! — воскликнул Королевич. — Но поединок состоялся, и истина восторжествовала!
— Вы бросаете в яму волка и агнца и ждете, что восторжествует справедливость? — горько вздохнул Сапега.
— Я — не агнец! — нежданно для всех подал голос Флориан. — Поверьте, пан Канцлер, я способен постоять за правду!
— Я тоже мыслю, что ты, пан Лев, преуменьшаешь возможности сего юноши! — улыбнулась уголками губ Ядвига. — Едва ли Рожич будет для него опаснее в поединке, чем пойманный им на границе лазутчик…
— Решено, пусть рыцари готовятся к схватке! — подвел итог сказанному Казимир. — Отведите их в часовню. Отец Себастьян исповедует бойцов и приведет к присяге! Поединок состоится без промедления!
— Все же есть лучший способ узнать правду, — мягко упрекнул Королевича Сапега, когда сопровождаемый стражей Януш удалился в свои покои, — нужно послать за младшим Радзивилом. Пусть явится ко двору!
Если перстень при нем, значит, недруги пустили нас по ложному следу…
— Ну, а если нет, тогда княжич скажет, что перстень у него похитили, — закончил за старика Казимир. — Нет, таким способом нам не доказать причастность Владислава
— Главное, чтобы он явился в Вавель, — прищурился старик, — здесь под нашим присмотром он не сможет строить козни династии Ягеллонов…
— А если он не явится на наш зов? — усмехнулась Ядвига.
— Тогда мы точно узнаем, что он участвует в заговоре против Унии! — развел руками Сапега. — Такой способ выяснения правды куда вернее, чем ордалия!
— А кто сказал, что мы не исполним задуманного тобой, пан Лев? — улыбка Ядвиги стала еще шире. — Пусть старший Радзивил тешит себя мыслью о победе своего вассала. Любопытно будет увидеть его лицо, когда откроется истина!
— Но зачем рисковать жизнью храброго юноши? — тяжко вздохнул Сапега. — Вы ведь знаете, сколь грозный противник Рожич!
— Ты и впрямь недооцениваешь Флориана! — мечтательно улыбнулась Королева. — Поверь, сей юноша не так прост, как кажется. Он себя еще покажет! Нас ждет незабываемое зрелище!
Ночь, проведенная под открытым небом, не лучшим образом сказалась на Самборском Владыке. Кшиштоф был хмур и зол и отнюдь не горел желанием выслушивать соленые шутки Газды.
К неприятности захвата замка татями добавилась еще одна. Утром Воевода решил справиться о здоровье храбреца, ценой ранений оповестившего его о готовящейся в Самборе западне.
Однако ему не пришлось перемолвиться со своим верным подчиненным.
Бежавший из крепости стражник умер на рассвете, не приходя в сознание. Сие казалось вдвойне дивным, поскольку жизненно важные части его тела не были поражены стрелами.
— Как такое могло статься? — не скрывая своей боли, обратился Кшиштоф к Бутурлину. — Ты ведь перевязывал его, боярин. Сам знаешь, с такими ранами не умирают, тем паче, что тебе удалось вовремя остановить кровь!
— Если только стрелы, пронзившие его плоть, не были смазаны ядом! — вздохнул Дмитрий. — Дай-ка мне на них взглянуть!
Один из дозорных, коему московит отдал извлеченные из тела Харлампа стрелы, осторожно протянул их боярину.
— Так и есть, — поморщился Бутурлин, осмотрев наконечники стрел, — погляди на сей маслянистый налет, Воевода! Когда-то стрела, покрытая такой мазью, едва не унесла и мою жизнь…
— Харламп был преданнейшим из моих людей! — едва сдерживая ярость, прорычал Воевода. — Клянусь, убившие его негодяи дорого заплатят за это!
— Похороните его как воина! — бросил он своим подчиненным. — Что ж, Харламп, ты спас наши жизни, и мы свершим все, чтобы твоя смерть не была напрасна!
Но идти на приступ замка рыцарь не спешил. Самбор был мощной крепостью, за стенами коей пряталось войско с отравленными стрелами.
Самое пустячное ранение такой стрелой могло унести жизнь жолнежа, коих у Кшиштофа было не больше полусотни, включая Бутурлина с Газдой. Нужно было дождаться подкрепления из Кременца, куда он с рассветом отправил вестового.