Идя сквозь огонь
Шрифт:
Стремительно отвернувшись, он зашагал в сторону, где их с рыцарем ждали оседланные лошади. Скрывшись в шатре, девушка разразилась рыданиями.
— Ну почему, полюбив человека, я тотчас должна с ним расстаться? — горестно вопрошала она Создателя. — Для чего, Господи, ты послал нам сие чувство, если не даешь быть вместе?!
— Что загрустил, боярин? — обратился к Орешникову старый шляхтич, едва они выехали за пределы стана. — Не успел проститься с панной, а уже тоскуешь!
Что ж, она того стоит,
— Ты о любви решил со мной толковать, пан Игнатий? — поднял на поляка исполненный боли взгляд Григорий.
— Не только о ней. Ты уж как хочешь, но мы с сынками пред тобой провинились, и сознание сего не дает нам покоя.
Сначала я обвинил тебя огульно, затем сыновья мои наземь повергли…
— Но ведь все обошлось! — грустно усмехнулся боярин. — Что ворошить былое?..
— Тем паче, что и ты садонул меня локтем в дых так, что у меня глаза на лоб едва не вылезли! — вставил слово младший сын Тромбы, Збышек.
— Не надо было мне руки крутить! — хмуро ответил Гришка. — Но, как бы там ни сталось, мы — квиты! И извинения ваши мне ни к чему…
— Все же неудобно как-то… — смущенно промолвил Лешек. — Мы ведь шляхтичи, а не беззаконные тати…
— Значит, пришло время пить мировую! — подытожил сказанное старый рыцарь. — Лешек, доставай баклагу!
С важной миной на лице крепыш извлек из седельного мешка увесистую бутыль.
— Вот это да! — не смог сдержать изумления Орешников. — Помнится, когда вы откупоривали перед Королем кувшины с брагой, сия бутыль осталась нетронутой. Вы скрыли ее от Государя?!
— А ты хотел, чтобы мы вылили ее содержимое в костер? — хитро сощурился Тромба. — Нет, мы не столь глупы! Прикопали до поры в укромном месте. В баклажке сей по-любому нет заразы, так что грех наш невелик!..
Да и чем бы мы ныне отмечали наше примирение, кабы истребили тогда всю брагу?
— И то верно! — не мог не согласиться с доводами поляка боярин. — Что ж, пан Игнатий, выпьем за вашу смекалку!
— За нее, родимую! — поддержал его старый шляхтич вместе с сыновьями. — И за мир среди добрых христиан!
— Ныне он нужен нам, как никогда! — молвил, поднося к губам бутыль с брагой, Григорий.
Глава 91
— Помнится, ты сказывал, что ищешь Бутурлина — обратился к Флориану Василий. — Зачем он тебе?
— Хочу предупредить Дмитрия об опасности! — ответствовал шляхтич.
— Бутурлину грозит опасность? — удивленно воззрился на него юный спутник. — Кто же ему угрожает, коли не секрет?
— Один важный человек, по-нашему Магнат, — пояснил юнцу Флориан, — он обвиняет боярина в убийстве своего сына, но я знаю, Дмитрий на такое не способен!..
— Вы с ним близко знакомы?
— Достаточно близко, дабы утверждать, что к
— Что ж, тебе виднее… — задумчиво произнес Василий. — Вижу, вы с боярином добрые друзья. Однако не возьму в толк, что может быть общего между вами…
— Поверь, общего между нами куда больше, чем может показаться! — усмехнулся Флориан. — Нас объединяет уже то, что мы любим одну девушку!
— А кого из вас любит она? — полюбопытствовал отрок.
— Увы, не меня! — грустно вздохнул Флориан. — Так бывает!
— И ты, зная об этом, продолжаешь мнить его другом? — ярко-синие глаза юнца широко раскрылись от изумления. — Готов выручать его из беды?
— Он и вправду мой друг! Спас меня от смерти, удержал от шага, грозящего бесчестием!
— И посему ты решил отступить пред ним?
— Не только посему. С Дмитрием Эва будет счастлива, меня же она никогда не любила. Разве что как брата…
— Ради счастья любимой ты жертвуешь собой! — горько вздохнул его юный попутчик. — Немного же мне встречалось людей, подобных тебе!
— А разве искреннюю любовь так часто можно встретить? — Флориан попытался улыбнуться, но улыбка вышла печальной. — Ладно, Василий, что толковать о том! Господь лучше нас знает, в чьем сердце разжечь любовное чувство!
Юноша не стал возражать ему, и они продолжили путь в молчании. Вскоре солнце разогнало остатки утреннего тумана, и дорога стала видна на много верст вперед.
Проехав еще немного, попутчики встретили отряд из трех человек, расположившихся на отдых у обочины. Возглавлял его рослый рыцарь, чьи зачесанные назад волосы и выбритые виски говорили о сарматском происхождении.
О том же свидетельствовали доспехи шляхтича и его оруженосцев, возившихся у костра. Один из них варил в подвешенном над огнем казанке кулеш, другой чистил бархоткой шлем господина с устрающим оскаленным забралом.
— Кто будете, странники? — угрюмо вопросил рыцарь, шагнув навстречу проезжающим. — Ныне в пути легко встретить татей. Посему хотелось бы знать, с кем меня сводит судьба!
— Сам-то кто будешь, шляхтич? — задал встречный вопрос Флориан. — Не взыщи, что вопрошаю! Что ты ищешь в сих краях?
— Мне таить нечего! — чванно подбоченился рыцарь. — Я Зых из Рож-Морова, отпрыск рода, чьи владения простираются к востоку от Малой Польши. Наш род — древнейший в округе, и герб Моровских известен от Познани до Варшавы!
Родовой знак на щите шляхтича, привешенном к седлу его коня, был неизвестен Флориану, но в лице Зыха проступало нечто знакомое. Оруженосец силился припомнить, где мог видеть это узкое, горбоносое лицо с темными глазами и прорезанным ранними морщинами лбом.