Идзуми Сикибу. Собрание стихотворений. Дневник
Шрифт:
«Как можно, каждую ночь…» — ужаснулась я, но принц все-таки приехал. Распорядившись, чтобы карету подвели к дому, он стал торопить меня, говоря: «Быстрее, быстрее», и, донельзя сконфуженная, растерянная, я заставила себя выйти наружу и взойти в карету. Мы поехали в то же место, что в прошлый раз, и ночь прошла в задушевных беседах. Госпожа [138] между тем пребывала в уверенности, что принц уехал к ушедшему на покой Государю [139] .
138
39 Госпожа — имеется в виду супруга принца.
139
40 Ушедший на покой Государь — император Рэйдзэй (950-1011, правил 967–969), отец принца Ацумити, к тому времени он уже отрекся от престола и принял постриг.
Но вот рассвело.
— Нет ничего ненавистней,
— Обещайте, что приедете снова, как только подвернется другой такой случай.
— Но не дурно ли так часто?.. — вздыхала я. Проводив меня домой, принц уехал. По прошествии некоторого времени от него принесли письмо:
«Нынче утром меня разбудил своим криком петух, и настолько он был мне ненавистен, что я убил его», — писал принц. Письмо было прикреплено к петушиному перу.
140
41 «Нет ничего ненавистней, чем крик петуха…» — цитируется стихотворение Неизвестного автора из антологии «Кокинвакарокудзё»: «Я так сильно люблю, // И так редко приходится нам // Встречаться ночами… // Ах, нет ничего ненавистней, // Чем крик петуха на рассвете…»
33
«Убить — И этого слишком мало. Нечуткий петух, Когда ему петь — не знает, Вот и сегодня утром…»Я ответила:
34
«Мне ли не знать, Как эта птица жестока — Утро за утром Я неизменно слышу Ее безжалостный крик.Этот петух и в самом деле несносен».
Прошло несколько дней, и однажды лунной ночью, когда я сидела у порога, любуясь светлой луной, от принца принесли письмо.
«Что вы теперь? — изволил написать он. — Смотрите ли на луну?
35
Вспоминаешь ли ты О том, о чем я вспоминаю? К далеким вершинам Клонится луна, как будто бы с ней Расставаясь, вздыхаю печально…»Письмо принца обрадовало меня более обыкновенного, к тому же, когда его принесли, я как раз вспоминала ту ночь и мучилась сомнениями, думая: «А не увидел ли меня кто в доме принца, ведь луна была такая яркая…» Поэтому я ответила:
36
«Стоит подумать: "Той ночью над нами сияла Та же луна",— И взор, от нее отвращаясь, Бесцельно блуждает по небу».Ответив же, снова устремила свой взор к луне и так, в тоскливом одиночестве, просидела до самого рассвета. На следующий день принц изволил приехать, но никто из домашних того не услышал. В моем доме, разные занимая покои, живут другие дамы [141] , и принц, приметив карету, принадлежавшую кому-то из их гостей, подумал: «Она, наверное, теперь не одна». Придя в дурное расположение духа, он тем не менее не пожелал окончательно порывать со мной и изволил прислать такое письмо:
141
42 «…живут другие дамы…» — предполагается, что в одном доме с Идзуми жила ее младшая сестра.
«Поняли ли вы, что я вчера вечером приезжал к вам? Неужели вы даже не заметили? О, это невыносимо…
37
Знал и раньше — порой Вздымаются волны выше Горы Мацуяма [142] . Но такой дождливой тоски Никогда не испытывал прежде…»В тот день как раз лил дождь. «Вот странность, — подумала я, — уж не оговорил ли меня кто?» И ответила так:
38
142
43 «Вздымаются волны выше горы Мацуяма…» — клянясь друг другу в верности, японцы, жившие в эпоху Хэйан, часто использовали образ сосны на вершине горы Суэ-но Мацуяма или Мацуяма, мол, «как сосну на вершине Суэ-но мацу никогда не захлестнет волна, так и я никогда не изменю тебе». Этот образ основан на стихотворении Неизвестного автора из антологии «Кокинвакасю», 1093: «Коль, оставив тебя, // Я все клятвы забуду беспечно, // Пусть морская волна, // Набежав, сосну захлестнет // На вершине Суэ-но мацу». «Волны, вздымающиеся выше горы Мацуяма» — символизируют ветреность, изменчивость нрава, неверность в любви.
Очевидно,
39
«То от обиды Сердце болит, то томлюсь От любовной тоски — Лишь ты в моих думах, и я Ни минуты не знаю покоя».Не могу сказать, что мне нечего было ответить, но принц наверняка бы истолковал мои слова по-своему разумению — мол, решила оправдаться, — поэтому я ограничилась такой песней:
40
«Придет ли конец Нашим встречам? Ах, будь что будет, Не стану вздыхать. Лишь бы любовь никогда Не иссякла, пусть только обиды…»Таким образом, они все более отдалялись друг от друга. Однажды лунной ночью, когда женщина лежала, погруженная в глубокую задумчивость и, глядя на луну, невольно повторяла про себя: «Как завидую я…» [143] , ей вздумалось написать принцу:
143
44 «Как завидую я…» — цитируется стихотворение фудзивара Такамицу из антологии «Сюивакасю»: «Так тяжело // Век вековать, погрязнув // В мирской тщете… // Ах, как завидую я // Светлой луне над вершиной!»
41
«Гляжу на луну И печалюсь — снова одна В жилище унылом. Но кому о том расскажу, Если ты не придешь?»С письмом женщина послала девочку-служанку, наказав передать его Укон-но дзё. Принц как раз собрал своих приближенных и беседовал с ними. Дождавшись, пока все разойдутся, Укон-но дзё вручил письмо принцу, и тот, приказав снарядить обычную карету, поехал к женщине.
Она все еще сидела на пороге, любуясь луной, и, увидев, что пожаловал гость, тут же опустила занавеси. Как всегда, с каждой новой встречей в красоте принца открывалось что-то новое, доселе неизведанное: сегодня, вопреки обыкновению, он приехал в поношенном домашнем платье, мягко облекавшем его фигуру [144] , и от этого казался еще прекраснее. Без лишних слов принц положил письмо на веер и, молвив только: «Ваш посланник удалился, не взяв его…» — передал его женщине. Она же сочла неприличным отвечать, ибо расстояние меж ними было порядочное, и, лишь подсунув под занавеси веер, молча приняла послание. Принцу вздумалось войти в дом. Проходя по прекрасному саду, он произнес: «Чем она не роса…» [145] . Сколько благородного изящества было в его облике! Приблизившись, принц сказал:
144
45 «…в поношенном домашнем платье, мягко облекавшем его фигуру…» — хэйанские авторы всегда особо отмечали, в какой одежде мужчина являлся на любовное свидание. Если он приезжал не в новом, специально накрахмаленном, а в уже ношеном домашнем платье, это могло быть, конечно, свидетельством его недостаточно прочного материального положения, но чаще, как в данном случае, такое платье надевали нарочно, чтобы не привлекать к себе внимания. Новое, жестко накрахмаленное платье, во-первых, сразу же выдавало человека высокого звания, а во-вторых, производило слишком много шума и не позволяло проникнуть в дом возлюбленной незамеченным.
145
46 «Чем она не роса…» — цитируется стихотворение Неизвестного автора из антологии «Сюивакасю»: «Владычица дум моих, // Чем она не роса, упавшая // На листья трав? // Стоит вспомнить о ней, и тотчас // Промокают насквозь рукава…»
— Сегодня я не смогу остаться. Я хотел лишь удостовериться, к кому приезжал этот тайный гость… На завтра мне предписано удаление от скверны [146] , и ежели меня не будет дома, у домашних могут возникнуть подозрения… — С этими словами он двинулся к выходу. Но женщина проговорила:
42
«Хоть бы дождик пошел — Вдруг тогда бы луна приютилась В доме моем? А то все в небесах далеких Путь вершит, обходя стороною…»146
47 «На завтра мне предписано удаление от скверны…» — удаление от скверны (моноими) во времена Хэйан было одним из самых распространенных видов ритуальных запретов, оно могло предписываться по разным поводам: когда человек видел дурной сон, когда сталкивался с какой-нибудь скверной (к примеру, побывал в доме, где недавно кто-то умер), когда данный день по каким-то показателям являлся для него неблагоприятным, во время болезни и во многих других случаях. Человек, которому было предписано «удаление от скверны», должен был затвориться в своих покоях, соблюдать строгий пост, никуда не выходить из дома, не принимать гостей и воздерживаться от всяких увеселений.