Иерусалим
Шрифт:
— Так ты встретил мою сестру на тракте?
Де Ридфор шагнул было вперёд, чтобы вмешаться, но король жестом велел ему оставаться в стороне.
Раннульф Фицвильям стоял, опустив голову и держа руки за спиной.
— Мы как раз потеряли коней. Мы наткнулись на принцессу и её эскорт и одолжили коней у них. — Он метнул яростный взгляд на стоявшего сбоку де Ридфора. — Я не хотел оскорбить её.
Бодуэн коротко хохотнул:
— Клянусь Богом, Святой, ты, по-моему, не уважаешь никого из нас.
Рыцарь выпрямился, снова встретясь с ним взглядом.
— Я уважаю
Слова эти так обрадовали Бодуэна, что он не сразу смог ответить. Наконец он сказал:
— Я постараюсь быть достойным этого. В Рамлехе и на пути туда ты был защитником Иисуса Христа и моего дела, и я не вижу причин, по которым ты должен извиняться. Ни передо мной, ни перед моей сестрой.
Казалось, рыцарь вдруг стал выше. Голова его вздёрнулась.
— Спасибо, милорд.
— Король благороден и милостив, — вмешался де Ридфор резким от неприкрытой злобы голосом; дело оборачивалось совсем не так, как ему бы хотелось. — Я тоже оскорблён и не склонен прощать так легко. Убирайся отсюда, Раннульф, вместе со своей ханжеской вонью. Я ещё разберусь с тобой в Храме — попозже.
— Сюда меня позвал ты, — сказал Раннульф. Он повернулся и вместе с другим рыцарем пошёл к выходу из зала.
Де Ридфор сказал:
— Я вынужден извиниться перед вами за этого рыцаря. У нас в Храме таких не много. Орден для них — последнее прибежище.
Граф Триполитанский приблизился к трону.
— Ба! — сказал он. — Все вы таковы, только кое-кто больше вылощен. Ваши обеты — нищета, воздержание и убийство, и исполняете вы свою, а не Господню волю. — Он махнул пажу, и тот поднёс ему вина.
— Убийство, — повторил де Ридфор. — Разумеется, милорд, ведь никто не разбирается в этом лучше тебя, не так ли?
Триполи повернулся к нему со словами очередного оскорбления. Бодуэн с усталым вздохом откинулся в кресле. Он думал об ужине, глотке крепкого вина и постели. Мать подалась вперёд в своём кресле, заговорила громче, вступая в словесную перепалку двух царедворцев.
Голоса вились вокруг короля; он чувствовал, что тонет в этих мелких ссорах, незначимых личных дрязгах. Сестра у его ног повернулась на табурете, подняла к нему лицо. Она протянула ему руку, он протянул свою, и их ладони соприкоснулись... У неё храброе сердце, у его сестрёнки, и он будет учить её. Он найдёт, как это сделать. Бодуэн расслабился в кресле, ожидая удобного момента, чтобы уйти.
ГЛАВА 5
Собрания тамплиеров проходили в трапезной, что прежде, до того как восемь лет назад христиане взяли Иерусалим, была сарацинской мечетью. Зал был почти так же высок, как глубок, и в нём, словно в пещере, пахло сыростью и летучими мышами. Два ряда восьмигранных колонн поддерживали сводчатую крышу. По стенам висели военные трофеи — копья, стрелы, мечи, щиты, шлемы, кольчуги. Лампы, что спускались на цепях с потолка, бросали, покачиваясь, полосы света в тёмную глубь огромного зала.
Рыцари вливались в трапезную громогласной волной. Раннульфу было не по себе: он помнил угрозы де Ридфора. Он прошёл на своё место в первом ряду братьев. По обычаю, новички стояли сзади и передвигались, когда тот, кто стоял впереди, погибал. Раннульф занимал место в первом ряду вот уже шесть лет.
Вошли офицеры и направились к свободному пространству в конце зала, где стоял похожий на алтарь каменный стол. Первым шёл магистр Иерусалима Одо де Сент-Аман, за ним — Герман де Монтойя и Жильбер Эрай, сенешаль Ордена, торговец и военачальник, и — самым последним — Жерар де Ридфор.
Он повернулся, чтобы встать рядом с остальными офицерами, и мгновение они с Раннульфом в упор смотрели друг на друга. Раннульф опустил взгляд. Сердце в его груди сжалось.
Голос Одо де Сент-Амана зазвенел в кличе:
— Да пребудет со всеми нами Господь!
Плотные ряды тамплиеров отозвались единым гласом:
— А души наши — с Ним в жизни вечной, в мире без конца, аминь!
— Раннульф Фицвильям, встань передо мной.
Раннульф глубоко вздохнул и внутренне подобрался; он вышел вперёд, в пустоту меж шеренгами рыцарей и рядом офицеров. Встав перед Одо, он поклонился, а затем выпрямился и стоял молча, сложив руки за спиной.
Одо провёл пальцами по взлохмаченной золотистой бороде.
— Жерар де Ридфор, выйди вперёд.
Маршал обошёл свой край стола и встал напротив Раннульфа. Суженные глаза Одо перебегали с одного воина на другого.
— Милорд маршал! Ты выдвигаешь обвинение против сего рыцаря.
Наступила тишина. Маршал де Ридфор поворачивался из стороны в сторону, озирая собравшихся.
— Он недостоин быть в нашем братстве. Он наглая свинья, и все знают об этом! Сама принцесса пожаловалась мне на него, и, когда я призвал его, чтобы потребовать в этом отчёта, он не дал удовлетворительного объяснения ни леди, ни мне. Он сделал из меня посмешище перед королём; он позорит нас всех.
Раннульф уставился в пол, стиснув зубы. Он жаждал вырвать из ножен меч и вонзить его де Ридфору в сердце.
— Изгнать его из братства! — крикнул кто-то позади него, и слова эти подхватили ещё несколько голосов в разных концах зала — примерно с дюжину человек.
— Свинья!
— Низкородное отребье! Он же наполовину землекоп!
— Вышвырнуть его! — Де Ридфор вскинул руку, пронзив ею воздух. — Очистим от него Орден — среди нас место лишь лучшим!
Теперь звучал уже целый хор голосов, словно лаяли псы, идя по горячему следу. Магистр поглядел на Раннульфа и тихо спросил:
— Ты не станешь защищать себя?
— Я поклялся, — сказал Раннульф, — биться только с врагами Господа моего Иисуса Христа и останусь верен этой клятве. — Он поднял голову, бросил обжигающий взгляд на Жерара де Ридфора и вновь опустил глаза долу.
— Хорошо сказано! — пронёсся через зал гулкий рёв. — Славно сказано, Святой!
— Изгнать его! — снова крикнул кто-то. — Он обратил против нас самого короля!
И тут — неожиданно — возвысил голос Герман де Монтойя:
— Это не так! Я ходил с Раннульфом ко двору. Король возносил ему хвалы и называл его защитником Иисуса за то, как он дрался при Рамлехе.