Иерусалим
Шрифт:
«Старуха-то видно не боится врать, — подумал он, — ну, а Барбру слишком высоко ценит себя для этого».
На следующее утро он, крепко пожав на прощанье руку Барбру, сердечно сказал:
— Я не буду болтать об этом.
— Да, уж я надеюсь на тебя, — сказала Барбру.
— Никак я не пойму, что это с тобой случилось, Барбру? — сказала старуха после его ухода. — Зачем ты возводишь на себя напраслину?
— Мне ничего больше не остается? — ответила Барбру.
— Неужели ты думаешь, что разносчик Юхан не разболтает
— Я вовсе и не хочу, чтобы он молчал.
— Так что, по-твоему, люди должны думать, что это ребенок не Ингмара?
— Да, — отвечала Барбру, — скрывать его существование дальше невозможно. Так пусть лучше люди не знают, чей он.
— И ты думаешь, я соглашусь на это? — спросила старуха.
— Тебе придется согласиться, если не хочешь, чтобы такое жалкое создание унаследовало Ингмарсгорд.
В середине сентября стада со всех пастбищ стали собираться обратно в деревню. Барбру с Лизой тоже вернулись в Ингмарсгорд и скоро увидели, что весть о ребенке облетела уже все село. Да и сама Барбру теперь уже не скрывала, что у нее есть ребенок, и боялась только, как бы кто-нибудь не увидел его, поэтому он продолжал жить в каморке старой Лизы. Барбру не могла вынести мысли, что кто-нибудь увидит его и заметит, что он больной, слабый, и никогда не будет настоящим человеком.
Само собой разумеется, Барбру во всех видела только презрение. Люди и не старались особенно скрывать, что они о ней думают, и Барбру начала бояться каждой встречи, поэтому почти не выходила из дому. Даже работники и служанки стали относиться к ней иначе, чем прежде. Они делали ей разные намеки, и было очень трудно заставить их повиноваться.
Скоро всему наступил конец. Пока Ингмар жил в чужой стране, именьем управлял Ингмар-сильный. Однажды он услышал, как один из работников грубо и непочтительно ответил Барбру; тогда Ингмар-сильный закатил ему такую пощечину, что бедняга едва устоял на ногах.
— Если я еще раз услышу что-нибудь подобное, то тебе и не так от меня достанется, — сказал старик.
Барбру с удивлением посмотрела на него.
— Спасибо, — выдавила она.
Ингмар-сильный обернулся и взглянул на нее без тени дружелюбия.
— Не надо благодарить меня за это, — сказал он. — Пока ты хозяйка в Ингмарсгорде, — я буду следить за тем, чтобы слуги оказывали тебе уважение и почтение.
Только уже поздней осенью из Иерусалима пришло известие об отъезде Ингмара и Гертруды. «Может быть, они вернутся, когда вы получите эти строки», — стояло в письме. Узнав об этом, Барбру в первую минуту испытала чувство облегчения. Она не сомневалась, что Ингмар сейчас же начнет хлопотать о разводе. Тогда Барбру будет свободна, и ей не придется больше выносить весь тяжкий гнет осуждения и презрения.
Поздно вечером, сидя за работой, она не могла удержаться от слез. Сердце ее разрывалось при мысли, что теперь между ними с Ингмаром все кончено, и ничто
Вскоре народ толпами повалил к школьному дому. Накануне вернулась Гертруда, и вот в кухне матушки Стины был расставлен большой стол, на который Гертруда выкладывала все подарки, привезенные ею из Иерусалима на родину. Она передала через детей всей округе, чтобы все, у кого были друзья или родственники среди колонистов, приходили в школу. И вот все теперь сходились сюда, и Хок Маттс, и Пер, брат Льюнга Бьорна, и многие другие. Гертруда раздавала присланные подарки и рассказывала при этом об Иерусалиме, о колонии и о всех чудесах, какие происходили в Святой земле.
Бу Монсон тоже оставался в школьном доме, помогая Гертруде раздавать подарки и рассказывая, а вот Ингмар не показывался. Во все время долгого пути он был уверен, что сообщение Карин о Барбру окажется клеветой, но, когда он вернулся на родину и узнал, что все это правда, ему показалось невыносимым видеть людей. Он остановился у родителей Бу; там его оставляли в покое, никто его не трогал и не заговаривал с ним.
Около полудня народ разошелся, и Гертруда осталась на некоторое время в кухне одна. В это время вошла высокая, статная женщина. «Кто бы это мог быть? — подумала Гертруда. — Как странно, что у нас в деревне есть кто-то, кого я не знаю!»
Незнакомка подошла к Гертруде и протянула ей руку.
— Ты, должно быть, Гертруда, — сказала она. — Я хотела только спросить, это правда, что Ингмар не женится на тебе?
Гертруда готова была возмутиться, из-за того что незнакомка осмеливается задавать ей такие вопросы, но тут ей вдруг пришло в голову, что это, вероятно, Барбру — жена Ингмара.
— Да, Ингмар не женится на мне, — сказала она.
Тогда та вздохнула и пошла к дверям.
— Я не верила этому, пока не услышала собственными ушами, — сказала она.
Барбру думала только о затруднениях, которые создавало ей это известие. Ингмар вернулся свободным и, вероятно, любящим ее. «Ни за что на свете не сознаюсь, что это его ребенок, — думала Барбру. — Он будет считать себя навеки опозоренным, если бросит меня одну с больным ребенком. Он, конечно, будет просить меня остаться его женой, — я не смогу отказать, и все наши беды начнутся сызнова. Как тяжело мне будет всю жизнь терпеть этот незаслуженный позор!»
Дойдя до дверей, она обернулась к Гертруде:
— Ингмар, видимо, теперь не захочет вернуться домой? — тихо спросила она.
— Ему, наверное, нельзя жить дома, пока не кончится развод, — сказала Гертруда.
— Так или иначе, он все равно не захочет вернуться, — произнесла Барбру.
Тут Гертруда быстро подошла к ней.
— Я уверена теперь, что ты все наговариваешь на себя! — воскликнула она. — Я всегда это говорила, а теперь, когда тебя увидела, я больше в этом не сомневаюсь.