Иезуитский крест Великого Петра
Шрифт:
Шпионство было в большом ходу в Петербурге. Должно быть весьма осмотрительным человеку приезжему в северной столице. Здесь, со времени появления Бирона в царских апартаментах, всяк за кем-нибудь приглядывал. Добывая сведения, не гнушались ничем. Многое решали деньги, особенно золото и драгоценности. Посланники, дабы «смазывать дела», постоянно просили свои дворы прислать ассигнации дополнительно. Русский двор подкупался ими через посредство министров, которые имели при нем какое-либо значение. В 1731 году (за десять лет до появления маркиза де ла Шетарди в России), по донесению Лефорта, дворы венский и берлинский истратили с этой целью по 100 000 экю. Надо
Анна Иоанновна, во все время своего царствования опасавшаяся Елизаветы Петровны как соперницы, еще в 1731 году приказала фельдмаршалу Миниху смотреть за цесаревною, «понеже-де она по ночам ездит и народ к ней кричит, то чтоб он проведал, кто к ней в дом ездит?» Миних сначала было обратился к личному врачу цесаревны — французу Лестоку, но как этот ему ничего не доносил, то он приставил к ней в дом урядника Щегловитого. И тот регулярно докладывал, кто к цесаревне ездил и куда она выезжала. Чтобы следить за нею по городу, нанимались им особые извозчики.
В большие праздники и в день коронации, когда во дворце разносили в изобилии вино, причем Анна Иоанновна не только побуждала пить, но и сама из собственных рук подносила кубок, старалась стареющая императрица испытать многие лица; имела и поверенных, которые, по ее поручению, искали случаев выведывать множество сведений о подгулявших придворных.
Снежная зима в Петербурге, морозная. Скользят возки, санки по льду Невы. Редкий прохожий вечером, кутаясь в шубейку, нагнув голову от ветра, спешит в теплый дом, к семье.
Глядит месяц ясный на заснеженный город.
Французское посольство разместилось на Васильевском острове, в доме, построенном из угрюмого серого камня.
Лишь камин да теплые вещи согревали посланника.
У дома своя история, и скажем о ней несколько слов. Построенный едва ли не в год основания города одним из сподвижников Петра, он не пришелся по душе хозяину и долгое время пустовал. Затем место купил Виллим Монс. По его приказанию в саду был выстроен довольно просторный флигель, скрытый деревьями. В этом флигеле, как говорили люди знающие, происходили его свидания с Екатериной Первой. После казни Монса дом отошел к правительству.
Любопытная вещь: именно Монс помог выбраться в люди нынешнему фактическому правителю России, так и не принявшему ее подданства, герцогу курляндскому Эрнсту-Иоганну Бирону.
Перелистаем страницы редкой книги М. И. Семевского «Царица Екатерина Алексеевна, Анна и Виллим Монс», вышедшей в Санкт-Петербурге в 1884 году. Читаем следующие строки: «Человек незнаемый, принадлежащий к «бедной фамилии не смевшей к шляхетскому стану мешаться», Бирон в молодости оставил родину и поселился в Кенигсберге для слушания академических курсов; ленивый, неспособный, он вдался в распутство и в 1719 году попал в тюрьму за участие в уголовном преступлении; девять месяцев томился он в тюрьме, после чего был выпущен с обязательством или уплатить 700 рейсталеров штрафу, или просидеть три года в крепости.
Монс еще в бытность свою в Кенигсберге во время хлопот по делу сестры своей Анны фон Кайзерлинг, познакомился с молодым развратником. Знакомство это, не делавшее чести Виллиму Ивановичу, было спасительным для Иоанна-Эрнеста. Теперь, когда над последним грянула гроза, Монс вспомнил о приятеле и, чрез посредство посланника барона Мардефельда, исходатайствовал ему у короля прусского прощение. Оставивши Кенигсберг, Бирон отправился в Россию, в обеих столицах ее встретил к себе полное пренебрежение, но в Митаве, при дворе вдовствующей герцогини Анны Иоанновны, ему улыбнулась фортуна.
Так один фаворит-немец, на зло и продолжительные бедствия своему отечеству, спасал от гибели другого немца. Можно положительно сказать, что, не явись Монс заступником, — Бирон, раз ставши на дорогу беспутства и разврата, сгинул бы в прусских тюрьмах».
Семейство Кайзерлингов находилось в родстве с Монсом. Напомним, посланник прусского короля Георг-Иоганн фон Кайзерлинг, пленив сердце Анны Монс, стал ее мужем. Петр Первый был в бешенстве, но помешать браку не смог. В 1711 году, после кончины посланника, Виллим Монс по просьбе сестры ездил в Кенигсберг улаживать дела о ее наследстве. Там он и познакомился с Бироном.
Кайзерлинги и после гибели Монса опекали Бирона. Словно какие-то тайные узы связывали их.
По вечерам, греясь в одиночестве у камина, маркиз анализировал сведения, почерпнутые из разных источников, сравнивал со своими наблюдениями и информацией, полученной в Версале. Разведывая об отношениях главных действующих лиц при дворе царицы Анны Иоанновны, он не выпускал из виду ни одного мало-мальски значащего факта.
Депеши его были весьма конкретны. Приведем одну из них:
«Царица часто страдает от подагры (de la goutte), так что если бы даже и предполагать в ней расположение и склонность к кабинетным занятиям, то все-таки она не в состоянии управлять сама: Поэтому она в действительности вмешивается только в то, что касается развлечений, и поощряет лишь своих придворных окончательно разоряться посредством безумной роскоши. Что же касается до управления, то она ссудила свое имя герцогу курляндскому.
Гр. Остерман кажется товарищем герцога, но на деле это не так. Правда, что герцог советуется с ним, как с просвещеннейшим и опытнейшим из русских министров, однако не доверяет ему по многим причинам. Он следует его советам только тогда, когда они одобрены евреем Липманом, придворным банкиром, человеком чрезвычайно хитрым и способным распутывать и заводить всевозможные интриги. Этот еврей, единственный хранитель тайн герцога, его господина, присутствует обыкновенно при всех совещаниях с кем бы то ни было — одним словом, можно сказать, что Липман управляет империей».
Сведения, добытые посланником, дополняет любопытная информация фон Гавена, бывшего в Петербурге в 1736–1737 годах. Он писал, что Анна Иоанновна, когда была герцогинею и жила в Курляндии, часто нуждалась в деньгах. Бирон занимал их для нее, «что видно из того в особенности, что как скоро императрица достигла престола, то в особенности очень щедро наградила некоторых купцов, которые именно решались давать в заем». Находим у фон Гавена и следующие строки: «Есть в Петербурге один придворный еврей, который занимается вексельными делами. Он может иметь при себе евреев сколько ему угодно, хотя вообще им возбранено жить в Петербурге».