Иголка в стоге сена
Шрифт:
— Как воевать собираюсь? — переспросил старого поляка Бутурлин. — Да так, как мы уже не один век воюем!
Есть и на Руси брони, подобные тем, что здесь висят. Но они хороши, когда ломишься сквозь вражеский строй или стоишь под ливнем стрел.
А в поединке с такими, как фон Велль, от лат немного проку. Может, от немецкой зброи они и уберегут, зато подвижности напрочь лишают. Да и личина зачастую — помеха. Что сквозь нее увидишь?
Нет, Воевода, пусть немец сражается в железной скорлупе да в узкую скважину на врага глядит. А мне
— Коли так, остается одно… — произнес, смирив свой гнев, Кшиштоф, — …поглядим, что ты на это скажешь…
Он отпер ключом ларь, стоящий в углу оружейной, и извлек оттуда тонкую кольчугу, отливающую в факельном свете, лунным серебром.
С первого взгляда боярин понял, сколь ценную вещь хранил среди своих трофеев Воевода. В сравнении с грубыми поделками западных кузнецов и турок, сия кольчуга казалась невесомым кружевом, сплетенным из крепчайшего металла.
Надев ее, Дмитрий убедился, что она совершенно не стесняет движений. Даже то, что кольчуга была великовата, не смутило Бутурлина. Любя свободу, он не выносил тесноты ни в одежде, ни в доспехах.
Подобные кольчуги на Руси могли себе позволить лишь немногие из Князей. Их изготавливали мастера далекой Сирии, и стоимость такого доспеха порой равнялась количеству серебра, равного ему по весу.
— Да это чудо! — восторженно произнес, кланяясь старому шляхтичу в пояс, Дмитрий. — Даже не знаю, Воевода, как тебя благодарить за такой подарок!
— Был бы прок! — махнул рукой Кшиштоф. — Не знаю, защитит ли она тебя от меча тевтонца, но в бою, верно, стеснять не будет…
К кольчужной рубахе прилагалась мисюра с бармицей той же тонкой вязки. О большем Бутурлину даже не мечталось, но Воевода не спешил запирать оружейную комнату.
— Не торопись, боярин, — с усмешкой произнес он, — погляди вокруг, может, еще что ценное найдешь!
Дмитрий прошел вдоль стен, разглядывая сокровища старого поляка. От кривых сабель он сразу же отказался, сознавая их безполезность против рыцарских лат, двуручные же палицы и секиры были слишком громоздки для московита, привычного к легкому татарскому оружию.
Он выбрал клевец с граненым бойком и меч, полосу коего уравновешивало кованое яблоко рукояти.
На этом боярин хотел остановиться, но на глаза ему попалась совня — рубящий клинок, насаженный на древко, оплетенное нитью из конского волоса.
Занесенное к славянам монгольским нашествием, сие оружие быстро у них прижилось. Совня позволяла конному и пешему рубить врагов, не приближаясь к ним настолько, чтобы те могли достать его мечом.
Дмитрию вспомнился совет Газды применять в бою против тевтонца неожиданные для него приемы. Работа с совней вполне могла войти в их число.
Алебардами в Ордене пользовалась лишь пехота, и едва ли фон Велль был готов к тому, что его может встретить подобным оружием верховой.
Боярин же отменно владел совней, посему без колебаний взвалил на плечо и этот подарок Воеводы.
— Возьми щит, — подал ему мысль Кшиштоф, — в бою может пригодиться…
— Благодарствую, Воевода, — прижал руку к сердцу в поклоне Дмитрий, — чтобы действовать сим оружием, нужна свобода двух рук!
— Что ж, твоя воля, — вздохнул старый рыцарь, — надеюсь, ты ведаешь, что творишь!..
_________________________
Возвращаясь назад, они миновали палату, где Самборский Владыка принимал жалобы и прошения.
За последний месяц на его столе скопилось много непрочитанных бумаг, но Кшиштоф никак не решался заняться разгребанием сих залежей.
— Видишь, сколько тут всего? — грустно произнес он, глядя на заваленную свитками столешницу. — Раньше я бы засадил за разбор грамот Флориана, но теперь он все больше спит, отходя от твоего удара…
…И что дивно, ты его булавой пригрел, а он тебя защищает, яко брата! Скажи, боярин, что в тебе есть такого, что люди идут за тобой?
— Не знаю, что и молвить, Воевода, — смутился Дмитрий, — боюсь, ничего особенного, во мне, нет. Просто я стою за правду. Кому она дорога, те сражаются вместе со мной…
— Быть может! — вздохнул Кшиштоф. — Что же мне делать с вами: с тобой, с княжной? Она вся извелась, да и тебе, я гляжу, несладко. А тут еще ордалия! Одному Господу ведомо, чем все закончится…
…Государь не хочет, чтобы вы с Эвой виделись до Божьего Суда, — продолжал, между тем, Воевода, — но она не простит мне, если я откажу вам во встрече…
При этих его словах сердце Дмитрия учащенно забилось. Нелегко было поверить, что Кшиштоф решил подарить ему свидание с любимой, но и не доверять старому поляку после разговора, в оружейной комнате он не мог.
— Стой здесь и жди! — наказал ему Воевода. — Княжна сейчас придет. Только не задерживай ее долго. Если Государь узнает о вашей встрече, мне не сдобровать. Так что, не заставляй старика жалеть о содеяном!
Он скрылся в темноте коридора, оставив Бутурлина наедине с ожиданием. Какое-то время боярину казалось, что Каштелян передумает или что обстоятельства помешают ему исполнить обещание.
Но вскоре он услышал легкие шаги и шелест платья. Миг — и Эвелина обняла Дмитрия, доверчиво прижавшись к его груди. Душа московита замерла в радостной тревоге, и он растерял все слова, которые хотел сказать княжне за две недели разлуки.
Дмитрий ощущал на лице дыхание девушки, слышал сквозь одежду трепет ее сердца, и это стоило, всех тревог и волнений, минувшей жизни.
— Как же я истосковалась по тебе! — с любовью и болью в голосе шептала Эвелина. — Отчего между нами столько преград?..
— Быть может, Господь нас испытывает… — промолвил, вдыхая запах ее волос, Бутурлин, — …но мы одолеем преграды, мы будем вместе, верь мне!..
— Я тебе верю! — Дмитрий чувствовал ее улыбку, нежную и грустную, одновременно. — Государь сказал, что, выйдя за тебя замуж, я лишусь титула и наследства…