Игра Бродяг

Литтмегалина

Вогтоус вошел в дом и застал Эхо в подавленном настроении.

— Что случилось? — спросил он, садясь рядом, и положил ладони на ее ссутуленные плечи.

***

— Тебе удалось узнать больше, чем мне, — констатировал Вогтоус.

— Он выглядел таким маленьким, оборванным… Похоже, здесь о нем никто не заботится.

— Уверен, так оно и есть, — хмуро кивнул Вогт.

— У него было разбито все лицо. Он смотрел на меня как маленький звереныш. Я не знала, что мне делать. Он убежал, и я не смогла его догнать, — Эхо моргнула. — Сама не понимаю, почему это так меня задело.

— Да? А я вот как раз понимаю, почему, — Вогт поцеловал Эхо в макушку и встал. — Пойдем поищем мальчика. Прямо сейчас. Уверен, он ключ к тому, что здесь происходит.

***

Молчун протиснулся сквозь брешь в частоколе и, оказавшись за пределами деревни, встал и облегченно выдохнул. Наконец-то он может выпрямиться, ни от кого не таясь.

Встреча с девушкой настолько потрясла его, что он до сих пор чувствовал дрожь в руках и ногах. Она не была из деревни — уж слишком отличалась она от других. Почему же тогда он так ее напугался? Молчун не знал. Ему хотелось поскорее оказаться в темноте своего холодного убежища. Лечь, слушать плеск волн, разбивающихся о скалы внизу — только этот звук, не омраченный человеческими голосами. Даже вскрики птиц раздражали Молчуна, когда врывались в дыхание моря, нарушая монотонный, сонный ритм.

Когда-то путь на вершину казался невероятно длинным, но со временем Молчун запомнил все впадины и выступы и теперь влёт оказывался наверху. Однако сегодня он медлил, регулярно останавливаясь и прислушиваясь: не идет ли кто? В нем крепло ощущение, что вскоре его каменное одиночество будет разбито.

На вершине скалы на него, как волна, обрушился по-осеннему холодный ветер. Молчун не думал об осени или зиме, как и о том, что холод сделает с ним. Ветер пах морем и даже на вкус казался соленым. Молчун подошел к краю. Море походило на неровное зеркало и тускло блестело. Молчуна всегда удивляло, какое оно огромное — больше, чем все, что он мог себе представить. Порой он даже чувствовал обиду, ведь сам он был так мал по сравнению с морем, ничем для него. Крошечная капля среди бесчисленных других, все одинаково неважные. Его все еще не отпускала тревога. Неуклюжие деревенские вряд ли осмелятся забраться сюда, но та чужачка казалась ловкой и сильной… Следует спрятаться.

Ладони Молчуна увлажнялись от одного только намерения спуститься в пещеру. Вот и сейчас ему пришлось вытереть их об одежду. Руки должны быть сухими, иначе он сорвется. Молчун встал на краю, пальцы его босых ног нависли над пустотой. У него закружилась голова. Он хотел бы внушить себе, что высота не вызывает у него страх, но большой высоты боятся все, и, глядя вниз, все боятся падения, даже те, которые считают себя бесстрашными. Какой-то голос в голове повторяет: «Не надо. Отойди. Прочь!»

Развернувшись к краю спиной, Молчун осторожно встал на колени. Он положил ладони на камень, посмотрел на свои тонкие расцарапанные пальцы с обгрызенными ногтями и медленно опустил одну ногу в пустоту, нащупывая узкий выступ. Если бы это был просто вертикальный спуск, было бы куда проще, но пещера находилась во впадине. С вершины скалы заметить пещеру было практически невозможно. Молчун узнал о ней лишь потому, что заметил влетающих и вылетающих птиц — это было подходящее место для гнездовья.

Чтобы дотянуться до выступа, нужно отклониться назад. Готовясь сделать это, Молчун слегка дрожал. И почему он до сих пор не может привыкнуть? Нащупав уступ, он как можно надежнее установил на нем ступню. Он зажмурился, а затем быстро спустил вторую ногу, прогибаясь назад и чувствуя, как пальцы скользят по камню. Молчун изогнулся, извернулся, словно змея, и как обычно, сам не поняв, как это получилось, оказался в пещере, которая походила на маленькую нору в скале.

Когда он впервые пробрался сюда, тут было несколько птичьих гнезд. Он прогнал сердито кричащих птиц, а яйца съел. Пещера была недостаточно длинной, чтобы вытянуться в полный рост, но, свернувшись клубочком, он вполне в ней помещался.

Здесь никто не найдет его. Подложив под щеку ладонь, Молчун закрыл глаза. Только одна мысль не позволяла ему погрузиться в окоченелое спокойствие: ему еще придется выбираться обратно.

***

— Мы уже все обошли, а спрятаться тут негде. Он ушел из деревни, — Вогтоус остановился под деревом, и на него лег краешек прозрачной тени. Вогтоус задрал нос посмотреть. — Зачем они обрубают ветки деревьям? Это жестоко.

— Чтобы деревья не загораживали свет.

— Они тут сами загораживают свет, — буркнул Вогт.

Эхо очень внимательно взглянула на него. Вогтоус все еще смотрел вверх, на изувеченные ветви. Его глаза были грозными, как тучи.

— Ты сердишься на этих людей, Вогт? — спросила она.

— Да, — резко ответил Вогт, не взглянув на нее.

— Почему? Они всего-то намеревались бросить нас на съедение дракону, да и то передумали. С нами поступали и похуже. И тогда ты не злился. Что поменялось?

Вогт потер лоб.

— Что-то поменялось, — виновато сознался он и взял Эхо за руку.

Они пошли вдоль улицы. Босые ноги Вогта ступали совершенно беззвучно.

— Я приступил к Игре, имея большой запас прочности. Вероятно, это было нечестно по отношению к тебе, но уж как есть. Однако чем дальше, тем отчетливее я ощущал каждый удар. В итоге моя неуязвимость истощилась вместе с моим терпением. Сейчас я смотрю на этих людей, вспоминаю все, что делали с нами их предшественники, и чувствую… злость. Все черные моменты, что нам пришлось пережить, прокручиваются в моей голове снова, и снова, и снова. И моя неприязнь растет.

Эхо остановилась, пораженная. Вогт тоже встал. Он смотрел в пространство, вслушиваясь в свои мысли.

— Неужели я слышу такое от тебя, Вогт? Не могу в это поверить.

— Да, — кивнул Вогт. — Это ощущается как совершенно чуждое чувство. А может… может… — он задрал голову и снова посмотрел на обрубленные ветки. — Может, оно действительно чуждое? Все эти кошмарные мысли, что теперь возникают в моей голове… может, изначально они были рождены в чужой?

— О чем ты?

— Я же не могу так думать, — сказал Вогт. — Иначе я был бы просто ужасным.