Игра Бродяг

Литтмегалина

Наёмница отшатнулась.

— Какое еще лекарство?

— Мазь для плеча. Вотри в рану.

Втереть в рану? Да Наёмнице даже думать о ране было больно, а уж тем более к ней прикасаться. Все же она взяла склянку (круглую, из толстого рельефного стекла) и сразу отступила на шаг — осторожность лишней не бывает.

— И еще кое-что, — сказал тюремщик. — Это твое. Забери.

Он начал проталкивать в окошко что-то большое и мягкое, похожее на одеяло. Наёмница потянула «одеяло» на себя, развернула его и с удивлением опознала свой плащ. Она даже не помнила, где потеряла его.

— Отк…

Но тюремщик уже пропал.

Наёмница уселась на свою койку. Ладно, не время разбираться в причинах проявленного к ней великодушия… Оголив плечо, она осторожно притронулась к покрывающей рану повязке. Повязка была сухой, но жесткой от пропитавшей ее крови. Стиснув зубы, Наёмница ухватила повязку за краешек и принялась медленно, мучительно отдирать ее от раны. Покончив с этой болезненной до тошноты процедуры, она не менее трех минут, цепляя грязными ногтями, выкорябывала пробку из склянки. Мазь оказалась плотной и холодной на ощупь, но кончики пальцев под ее воздействием начали быстро нагреваться. Наёмницу снова охватили сомнения, ведь неизвестно, какую дрянь мог ей подсунуть тюремщик. С другой стороны, начавшееся в ране воспаление было само по себе чревато смертью, так что хуже уже, наверное, не будет. Почему бы не рискнуть?

— Вперед, — подбодрила себя Наёмница и, предвосхищая последующие ощущения, в ужасе зажмурилась.

С каких это пор она стала такой чувствительной к боли? Фу, неженка. Она щедро шмякнула мазь на рану. Сначала было вполне ничего. Затем начало жечь. От боли Наёмнице не сиделось, так что она принялась ходить из угла в угол, растрачивая те немногие силы, что у нее еще оставались. Вот так и протянешь к утру ноги от такого «лечения»… Тюремщик над ней поиздевался, сволочь! А она-то, идиотка, доверилась… Наёмнице хотелось вопить от осознания собственной глупости, но она только до скрипа стискивала зубы.

Через час жжение унялось. Вместе с ним улеглась и боль. Вконец измученная Наёмница упала на койку, завернулась в плащ и крепко заснула.

Ей приснился Вогт. Он стоял на облаке и кричал, восхищенно подняв руки: «Я бог! Я бог!» Люди, стоя на земле, кидали в него гнилые кочерыжки, огрызки яблок, изношенные ботинки и всякую подобную дрянь, но не могли добросить, потому что он был слишком высоко. Впрочем, порой им удавалось попасть в облако, откалывая от него белые пушистые клочки. Облако становилось все меньше, и меньше, и меньше, и наконец Вогт остался стоять на небольшом облачке, которое, не способное выдержать его вес, медленно снижалось.

— Улетай! — закричала Наёмница.

Однако Вогт не слышал ее, повторяя: «Я бог!» Не видел злобных людей на земле, ослепленный светом собственной улыбки.

Облако опускалось плавно, как падающий лепесток. Люди внизу подняли руки и потянулись к Вогту. Пока они не могли достать его, но знали, что рано или поздно это случится — и тогда они наконец-то смогут его растерзать.

***

Вогтоусу было весело, так весело, что он был готов рассказать об этом всем на свете. Рваное Лицо тоже взбодрился. Периодически они вместе кричали:

— Еще вина!

Вогт был пьян — впервые в жизни. Он попытался поразмышлять об этом, но у него ничего не получилось. Тогда он ткнул Рваное Лицо пальцем в грудь (после второй бутылки вина они догадались, что они кровные братья, разлученные после рождения) и начал рассказывать, что привело его в Торикин. У него есть две причины, напомнил он Рваному Лицу на тот случай, если тот забыл: секретная и важная. Вогтоус рассказал бы и секретную причину, но сам не смог ее вспомнить. Поэтому сразу перешел к важной.

— Она называет себя Наёмница, — вдохновленно сообщил он. То ли от размышлений о Наёмнице, то ли от вина в его глазах прыгали бесноватые огоньки. — Это, конечно, не настоящее ее имя, но, полагаю, со временем мне удастся разузнать подлинное — ведь к финалу всегда все проясняется, верно? Сейчас у нее серьезные неприятности, и мне неизвестно, где она и что с ней.

— Хо! — воскликнул Рваное Лицо. — Вот у кого действительно серьезные неприятности, так это у той растрепанной девицы, которую загребли сегодня.

На секунду Вогт как бы даже протрезвел. Он подался вперед и заговорил приглушенным голосом.

— Девица? Растрепанная? Что за девица? Расскажи мне о ней!

— Она градоправителя утром прирезала. Его везли в паланкине — ну, знаешь, словно тех темнолицых ублюдков, что за морем живут. Эта бестия ждала на крыше. Хороший прыжок — и она в паланкине. Чик-вжик — одним уродом меньше.

— О да, — вставил Вогтоус, прищуриваясь от нахлынувшей нежности. — Она очень ловкая.

— Никто даже не успел сообразить, что происходит, как она уже умчалась, бросив окровавленный кинжал. А градоправитель был мертвее мертвого.

— Вот как… — Вогт выглядел крайне заинтригованным.

— И это на главной площади! Толпа на нее так и вылупилась. Странное безрассудство…

— Да уж, — поддакнул Вогт. — Зачем же она такое сделала?

— Кто знает. Может, ей заплатили. У градоправителя было много врагов. У любого, кто будет править этим городом, будет много врагов, потому что все хотят править этим городом. Вроде как лахудра даже сумела выбраться из Торикина, но в итоге ее все равно заграбастали. Оно и неудивительно — сумму за ее голову такую назначили, что свою башку за эти деньги отдашь, лишь бы взяли. Причем голову, сказали, можно и отдельно от тела принести. Я видел, как они везли девку по улице, перебросив через лошадь — с одной стороны ноги болтаются, а с другой — волосы, и в них все сорняки с округи.

— Я абсолютно уверен, что это моя подруга… Где же она теперь?

— В тюрьме, конечно. До суда.

— Суд! — оживился Вогт. — Значит, еще есть возможность оправдать ее?

— Ты странен и удивителен, мой пухлый друг, — расхохотался Рваное Лицо. — Нет, конечно. На суде они просто определят способ и время казни. Ты что же, не знаешь, для чего нужны суды? Да и как, по-твоему, можно оправдать того, кто убил у всех на виду?

— Я не знаю, — ответил Вогт. — Но я попробую что-нибудь придумать, — он отпил из своей кружки, но в рот не упало ни капли. Она была пуста.