Игра Джералда
Шрифт:
Барри, вспоминает Джесси. Ее брата зовут Барри, а ее – Оливия.
Блондинка слушает, что говорит ей Бобби Хэйген, но смотрит на Джесси. Ее лицо спокойно, но выглядит несколько отчужденным. На ней кофточка с изображением дикаря, бегущего по улице города. Позади Оливии стоит Кендал Уилсон, который наймет Джесси на ее первую работу в школе, и он ест кусок праздничного шоколадного торта вместе с миссис Пэйдж, ее учительницей музыки. Миссис Пэйдж выглядит довольно симпатично для человека, который умер от удара два года назад за стаканом аперитива.
"Странное собрание, – размышляет Джесси. – Все, кого я когда-то знала, собрались тут, под этим тусклым полдневным
Затем начинается что-то невообразимое. Миссис Уэртц, ее учительница в первом классе, начинает смеяться. Старый мистер Кобб, их садовник до пенсии, на которую он ушел в 1964 году, смеется вместе с ней и показывает пальцем. Мэдди присоединяется к общему хохоту, и Рут, и Оливия с ожогами на грудях. Кендал Уилсон и Бобби Хэйген сложились почти пополам от смеха. Они шлепают друг друга по спине и утирают слезы.
Джесси опускает глаза, смотрит на себя и видит что она тоже совершенно голая. По ее грудям идет надпись яркой помадой «Юм-Юм с мятой»: «Папина девочка».
Я должна проснуться, думает Джесси. Если я не проснусь, я умру от стыда и страха.
Но сон не отпускает ее. Она поднимает глаза и видит, что раздражающая ухмылка Джералда превратилась в огромную страшную рану. Внезапно из-за спины мужа высовывается окровавленная морда бродячего пса. Пес тоже ухмыляется, и голова, которая появляется из его пасти, – это голова ее отца. Его когда-то ярко-голубые глаза теперь стали серыми; в них видна холодная усмешка. Вдруг Джесси понимает: это в действительности глаза Оливии, и тут она начинает задыхаться от всепроникающего минерального запаха воды приморских озер, едва заметного, но отвратительного…
Она швыряет биту и бежит, рыдая. Но когда она пробегает мимо жуткого чудища с причудливой цепью, состоящей из отсеченных голов, Джералд щелкает одним из наручников вокруг ее запястья.
– Я поймал тебя! – кричит он, торжествуя. – Поймал тебя, моя гордая красотка!
Сначала она думает, что затмение еще не стало полным, потому что небо продолжает темнеть. Потом она понимает, что, видимо, теряет сознание. Она чувствует глубокое облегчение и благодарность.
«Не будь глупышкой, Джесс. – ты не можешь потерять сознание во сне!» В конце концов ей совершенно безразлично, обморок это или просто более глубокая пещера сна, в которую она вплывает. Важнее то, что она убегает от кошмара, который действует на нее гораздо хуже, чем поступок отца в тот день: она убегает, и облегчение кажется в этой ситуации единственным нормальным ощущением.
Она уже почти проникла в уютную пещеру глубокого сна, когда появился звук – рваный, отвратительный звук, похожий на спазматический кашель. Она хочет убежать от этого звука и понимает, что не может этого сделать. Он как крюк, и этот крюк тащит ее теперь к широкой бледно-серебристой кромке, которая отделяет сон от реальности.
Глава 12
Бывший Принц, который когда-то принес столько радости Кэтрин Сатлин, сидел у кухонной двери уже около десяти минут после того, как в последний раз сходил в спальню. Он сидел, подняв голову, пристально вглядываясь в темноту. В последнее время он жил впроголодь, но сегодня вечером наелся до отвала и немного вздремнул. Но теперь его сонливость прошла. Появилась тревога. Что-то нарушилось в той мистической зоне, где существуют собачья интуиция и ощущения.
Самка Хозяина продолжала стонать в комнате, время от времени
Это было что-то другое.., что-то не то… Возможно, там, в темноте, таится опасность.
Когда Джесси начала проваливаться в темноту глубокого сна, пес вдруг вскочил на все четыре лапы, не в силах далее сдерживать растущее нервное напряжение. Он повернулся, распахнул грудью болтающуюся заднюю дверь и выпрыгнул в ветреный мрак. Он уловил странный, незнакомый запах. Именно этот запах указывал на опасность.., явную опасность.
Пес побежал к лесу настолько быстро, насколько позволял его перегруженный желудок. Укрывшись за первым рядом кустов, он почувствовал, что избежал опасности, и залаял. Именно этот лай разбудил Джесси и вернул ее к реальности.
Глава 13
В летние месяцы в начале шестидесятых, прежде чем Уильям научился чему-то, кроме барахтанья на мелководье, Мэдди и Джесси, всегда хорошие подруги, несмотря на разницу в возрасте, ходили плавать к Нейдермайерам. Нейдермайеры имели бассейн и тьму оборудования для плавания и ныряния. Именно там Джесси освоила технику, которая помогла ей занять первое место по плаванию в школьной сборной, а затем в сборной штата. После прыжка в воду с нейдермайеровских вышек в летнюю жару путь наверх из глубины сквозь голубую массу прохладной воды был особенно приятен.
Так же она выныривала из своего тревожного сна.
Наверху ее ожидало потрясение. Она выныривала из глубины сна, не имея ни малейшего представления, где и в каком состоянии она находится. Ей приснился самый страшный кошмар в ее жизни, но это был только кошмар, и теперь он закончился. Однако по мере приближения поверхности она ощутила более холодный слой: мысль о том, что реальность, которая ожидает ее здесь, может быть, не легче кошмара. А то и похуже.
«Что это? – спросила она себя. – Что же может быть хуже того, через что я сейчас прошла?» Она не хотела думать об этом. Ответ был тут, рядом, но ей казалось, что лучше снова уплыть в темные глубины сна. Однако сон уходил. Джесси продолжала медленно выгребать наверх, сказав себе, что о реальности она будет думать тогда, когда окажется на поверхности.
Последний слой, сквозь который она проплыла, был теплый и страшный, как только что пролитая кровь; руки ее не слушались – они были мертвы как камень. Она могла только надеяться, что движением оживит их.
Джесси застонала и открыла таза. Она не имела ни малейшего представления о том, как долго спала, и радиочасы на стенке, ввергнутые в собственный ад вечных повторов (12 – 12 – 12 – пульсировали цифры в темноте, словно время навеки остановилось на двенадцати), не могли помочь ей. Все, что она знала. – это то, что на дворе ночь и луна светит уже не через восточное окно, а с юга.
Теперь ее руки горели от уколов бесчисленных иголок. Обычно ее страшили такие ощущения, но не сейчас: они были в тысячу раз лучше, чем те боли в омертвевших мышцах, которых она ожидала по пробуждении со связанными руками. Через секунду она заметила темное влажное пятно на простыне под ногами и поняла, что тело само позаботилось о своих потребностях, пока она спала.
Она сжала пальцы в кулаки, преодолевая боль, и стала медленно двигать запястьями.
«Это боль от наручников, – подумала она. – Некого винить, кроме себя, милая».