Игра герцога
Шрифт:
– Прошу вас, не надо!
– А разве тебя мои люди не просили по-человечески, по-христиански – верни Еремею Силуановичу долг! Ведь он, как человек верующий и богобоязненный, всегда идёт на выручку ближнему, ссуду даёт! Знаешь, сколько людей под Богом ходят, и за моё здоровье молятся за то, что я выручил их, помог! А ты что? На сторону лукавого встал? Ну-ну, твой выбор. А за грехи надо перед Богом платить?
– Но вы – не Бог! – в отчаянии выкрикнул человек, и поперхнулся.
– Верно. Но я – его верный слуга, его орудие возмездия. Ты вот, негодяй, как много взял в долг, а добрый барин тебе поверил! И вразумлял, и ждал! А ты тянул! Вот и дотянул до того, что теперь твои жилы тянуть уж будем!
– Но у меня есть, есть добро, припрятано!
– Не нужны мне уж больше твои жалкие гроши. Ты перешёл порог, за которым уж нет прощения, а есть лишь справедливое возмездие Божие! – и барин широко перекрестился.
Когда палач собрался уже начать медленное изощрённое убийство, в железную дверь робко постучали. Еремей Силуанович разгневался – небольшой круг его преданных слуг, кто знал о тайной жизни хозяина, никак не мог в этот час потревожить его. За такое ослушание любой мог сам оказаться на дыбе, или примерить на шее удавку с гвоздями.
Барин подошёл к двери:
– Кто ещё? – рявкнул он по-медвежьи.
– Ваше сиятельство, никогда не посмел бы вас потревожить, но событие крайней важности. К вам пришёл весьма странный, и, как мне видится, важный господин. Он приезжий, сразу видно, не из наших краёв.
Это был один из редчайших случаев, когда слугам всё же разрешалось потревожить хозяина, когда он занят в пыточной камере. Еремей Сиуанович знал, что, если вскроется его тайная жизнь, то от виселицы его не спасут никакие деньги. Лишь откроется, сколько человек он сгубил здесь, и всё… Ведь даже пропавшие крестьяне, которые в прошлом уходили в извоз, были тоже на его совести. Он сгубил их не за какие-то долги или огрехи. Ему нужны были жертвы, без пыток он чувствовал себя разбитым, и будто его голову сжимали в прессе для черепа, а колени дробили на мелкие кусочки. А после длительной экзекуции становилось легко, хорошо, и он потом мог часами играть с любимой дочкой, запуская паровоз в детской.
О любом посетителе, особенно не местном, слугам стоило тут же сообщать. Это мог быть кто угодно, но больше всего барин боялся сотрудников сыска и других представителей власти. Поэтому Еремей Силуанович не без жалости снял передник со следами запёкшийся крови, внимательно осмотрел себя, и, оставив пыточную, поднялся по лестнице. Тяжелейшую дверь он без труда распахнул и закрыл одной рукой.
Его самый преданный личный слуга был спокоен. А это значило, что внезапный посетитель, скорее всего, никакой опасности не представляет.
– Ну что там ещё стряслось? – рявкнул хозяин.
– Ваше сиятельство, к вам господин, по платью видно – иноземец. Он представился каким-то странным званием – обер-камергер, вроде бы. И сказал, что представляет некого герцога, который хочет посетить вас с визитом по одному очень важному делу. Он ожидает вас. Я, разумеется, не оставил его одного – с ним сейчас двое, развлекают разговорами. Не знаю, вроде бы всё чисто…
– Проверим, что за гусь. На меня посмотри, – и барин обернулся.
– Всё чисто, ни пятнышка.
– Да я ещё и не начинал. Ладно, посмотрим, кто это осмелился мне так грубо помешать… Приезжий, говоришь, с виду-то? Если какой-нибудь проходимец случайный, я вежливо провожу его. И вы все расшаркайтесь перед ним! А потом – не дайте ему далеко уйти! Ты знаешь, что делать!
Фока Зверолов был готов к тому, что в шахте ничего не видно, но надеялся на своё кошачье зрение – этот навык охотник тоже получил от прадеда Протасия. И теперь он осторожно, боясь оступиться, двигался ниже и ниже по покрытым сыпучей извёсткой ступеням и думал: кем же были старатели, пытавшиеся отыскать здесь несколько сотен лет назад золото? Насколько мог знать Фока, что в прошлом, что сейчас орудия у поисковиков драгоценного металла просты: лопата да кирка, а работа сложна до изнеможения. Здесь же, похоже, использовали какие-то невиданные не то
Ружьё он держал наготове, и не зря. Лишь ступеньки окончились, и он с эхом от каждого шага двинулся по длинному круглому тоннелю, что-то большое – размером не меньше кошки, проскочило мимо сапог. Он пригляделся: крыса! Или нет? Зверь тоже замер и сидел, напоминая небольшого сгорбленного старика. Их взгляды сошлись, при этом глаза у обитателя шахты горели в полумраке двумя малахитовыми огоньками. Мгновение – и тварь бросилась, в прыжке метя зубами и когтями точно в горло.
Комнатную муху почти невозможно пришибить ладонью – она улетит. А всё потому, что она по-иному воспринимает время – то, что для нас лишь короткий миг, для неё растягивается намного дольше. Зная языки всех животных, насекомых и птиц, Фока Зверолов давно перенял у простых мух и этот навык. Потому во время прыжка мохнатого зверька он видел, как ощетинилась облепленная комками земли шкурка и напряглись мускулы. Охотник рассмотрел его от острых когтей лапок до кончиков тонких, как проволока, усиков, прежде чем повернул навстречу приклад ружья. Через миг безжизненное тельце отлетело и распласталось у ног охотника. Крыса это всё же, или нет – рассматривать не хотелось, важно другое?
«Что делать любой живой твари в этом диком запущенном месте? – подумал он. – То ли это существа тёмного мира, а может быть, главный привратник этого логова просто выращивает себе их на еду, словно цыплят…»
Фока брезгливо обошёл грязное обрюзглое тельце и продолжил углубляться в шахту. Становилось всё холоднее, тянуло сыростью, где-то вдалеке противно и однообразно капала вода. Охотник всё больше понимал, что зря так самонадеянно рассчитывал на зрение – впереди начиналась кромешная тьма. Нужно было заранее позаботится о каком-нибудь факеле – знаний хватило бы, чтобы сделать его из подручных предметов на входе в шахту. Он огляделся – уже поздно, кругом только земляные стены округлой, тянущейся вдаль шахты, дубовые обломки, проржавевшие изогнутые обручи, и… Фока нагнулся и поднял обломок человеческого черепа:
– Да, весьма странные дела творились здесь, – сказал он, и поразился, каким эхом разошлись его, в общем-то, негромко сказанные слова по всей шахте. Казалось, они обошли каждый уголок, и неожиданно вернулись к нему отголоском, став в десятки раз громче. Словно кто-то огромный шёл ему навстречу и проорал бешено:
– Дела творились здесь!!!
И он невольно присел – всё вокруг задрожало, сверху посыпалась земляная крошка, Фока ощутил, как песчинки падают на шею и противно, медленно скатываются за шиворот. Но охотник думал уже не об этом – впереди, в каких-то десяти-пятнадцати саженях огромные когти прорвали тоннель сбоку. Огромное, жирное и будто пульсирующее тело с чавканьем прошло его насквозь. Существо прорывалось, разбрасывая комья размером с конские головы, и вырыгало из себя с кошмарным эхом, так что хотелось заткнуть уши:
– Кродо!
Фока понял, что был на волоске от гибели. Если бы его не задержала эта уродливая крысоподобная тварь, и он не склонился бы потом рассмотреть осколок человеческого черепа, то оказался бы точно в том месте, где только что прошёл этот гигантский крот. Слепой землишник и не заметил бы его, а легко перемолол огромными когтями, точно жито в зернодробилке.
Шахта, до этого напоминающая пустой склеп, вмиг ожила. Фока, как ни напрягал зрение, не мог различить, что делается впереди, но нутром ощущал там какое-то оживление. Что-то подсказало ему – отступай! Огромная масса собиралась воедино, словно кулак, и двигалась на него. Что это было? Может быть, сотни, и даже тысячи таких же крысопобных существ, как он убил только что, теперь медленно наступали на него? Если так, отбиться не было возможности.