Игра на двоих
Шрифт:
— Возможно.
— Ты и правда в это веришь?
— Стараюсь. Как бы то ни было, попытаться всегда стоит.
— Я бы сказала, стоит попытаться выжить самому.
— У меня не хватит сил, — сухо отвечает Пит. — Трудно верить в себя, когда даже самые близкие люди не поддерживают эту веру.
Я задумчиво смотрю на него из-под нахмуренных бровей. Они слишком слабые от того, что слишком добрые. Но почему тогда я теряю свою силу перед их слабостью?
— Ты очень добрый, — чуть помолчав, говорю я. — Прим повезло бы, если бы ты и правда любил ее сестру. Тогда бы она вернулась домой целой и невредимой.
—
— Если все ждут, что ради каждого из них ты будешь рисковать своей жизнью, — мой тебе совет, обещай как можно реже. Тогда, возможно, спасешь еще одну жизнь. Свою.
Вместо ответа Пит лишь устало улыбается.
— Удачи тебе, Мелларк. Заставь меня поверить, что эта жертва и правда стоит твоих идеалов.
— Спасибо, Генриетта.
Я оставляю парня любоваться светлеющим в преддверии рассвета небом и возвращаюсь к себе. Ментор уже ждет меня. Я молча подхожу к мужчине и, уткнувшись в широкое плечо, начинаю смеяться. Мой смех звучит беспечно, бессознательно и совершенно бессмысленно для тех, кто не знает, что значит быть ментором. Но это, конечно, не про Хеймитча. Он не смеется вместе со мной, догадываясь, чем все закончится. Я не могу остановиться до тех пор, пока смех не сменяют слезы. Я все крепче обнимаю ментора, не слыша, как хрустят его кости под моими, казалось бы, слабыми руками. Зная, что слова здесь не помогут, тот осторожно гладит меня по волосам. Моя истерика продолжается долго, до восхода солнца. На рассвете я наконец беру себя в руки и отправляюсь в ванную: у меня есть еще немного времени, пока Цинна и Порция одевают наших подопечных в серые балахоны и готовят к поездке на Арену. Хочу принять душ, но что-то удерживает меня. Я смотрю в зеркало на свои покрасневшие глаза, прокручивая в голове все откровения и признания, услышанные этой ночью. И, не в силах справиться с внезапным приступом раздражения, размахнувшись, со всей силы бью рукой по стеклу.
На шум прибегает Хеймитч. Я заперла дверь, но его это не останавливает: он легко выламывает ни в чем не повинный кусок дерева и врывается в ванную.
— Тебя можно хоть на минуту оставить одну, не боясь, что ты что-нибудь натворишь?! — орет он.
Я лишь молча смотрю на брызги крови на разбитом зеркале. Руку пронзает острая боль, и я опускаю ее под струю холодной воды, не сводя глаз с наших отражений.
— Ты, в отличие от твоей обреченной Прим, еще жива! Почему ты ведешь себя так, будто сама готова умереть?!
— Я не умираю, Хеймитч. Я убиваю. Я несу смерть.
— Ты несешь бред, детка. Я уже говорил тебе, помнишь? Ты жива, Эрика. Ты — жизнь.
От гнева не остается и следа.
— Нет, Хейм. Жизнь — это она. А я — всего лишь ее тень.
Светает. Один за другим в столовую приползают невыспавшиеся — или так и не спавшие? — стилисты и Эффи. Приходит Пит, ведя за собой сонную, едва открывшую глаза Примроуз. Меня занимает мысль, станет ли этот новый день последним для наших трибутов.
Бряк и обе команды подготовки провожают нас до лестницы, ведущей на крышу, где трибутов и их менторов уже дожидается планолет. Все происходит очень быстро, и я рада этому: так у меня не остается времени на ненужные размышления. Вскоре мы оставляем Капитолий позади и приближаемся к Стартовому Комплексу. Хеймитч провожает Пита, я — Примроуз. Стою в центре знакомой
Шестьдесят секунд. Пора прощаться. Примроуз стоит напротив меня, но не решается сделать шаг навстречу. Я подхожу к ней сама. Девочка протягивает сжатый кулачок, жестом показав, чтобы я сделала то же. Я подставляю руку, и в ту же секунду на мою раскрытую ладонь неслышно падает золотая брошка в форме птицы.
— Сойка-пересмешница, — торопливо поясняет Прим. — Это талисман. Сестра дала мне ее перед Жатвой.
— Она защитит тебя, — шепчу я. — Давай я прикреплю ее к твоей одежде.
— Нет, — качает головой девочка. — Возьми. Отдай ее Китнисс. Ей тоже нужна защита. Меня же больше не будет рядом…
Я прячу оберег в глубокий карман и порывисто обнимаю Примроуз. Она цепко обхватывает меня руками за шею и шепчет на ухо:
— Я не боюсь.
Я держу ее руку в своей до самого конца, пока нас не разделяет стеклянный цилиндр, а часы не принимаются отсчитывать последние десять секунд до старта.
========== Глава 35. Фас! Апорт! Умри! ==========
В спешке покидаю маленькую душную комнатку. Тороплюсь уйти, как уходит со сцены актриса, сыгравшая свою роль. Сегодня моей актерской задачей было прощание. Вспоминая сказанные слова, я долго раздумываю над тем, было ли все это настоящим. Теперь Прим кажется такой далекой и нереальным — смутным воспоминанием, страшной фантазией, кошмарным сном, мертвым видением. Она была? Мы и правда прощались или просто искусно разыграли написанную опытным драматургом на подмостках Капитолия?
Распахиваю дверь с такой силой, что она с глухим треском стукается о каменную стену и жалобно поскрипывает в ответ на удар. Сгорбившись и спрятав руки в карманы, быстро иду по коридору, считая повороты, чтобы не потеряться. Наконец останавливаюсь, поворачиваю налево и вижу перед собой лестницу, ведущую наверх, к планолету. Хеймитч уже ждет меня внутри, в пассажирском отсеке. Мы летим в Штаб Игр. Если я когда-то называла Центр Подготовки самым высоким зданием в Капитолии — забудьте мои слова. Место, куда направляется железная птица, с каждым годом становится все выше, желая коснуться неба, казавшегося когда-то недосягаемым. Даже Дворец Президента, и тот уступает по величине и величию этому храму, возведенному в честь кровавого бога-покровителя Голодных Игр. Теперь это наш дом. К счастью, ненадолго.
Игры уже начались и я с внутренней дрожью думаю о том, что будет, если, взглянув на экран, мы увидим безжизненные тела наших трибутов.
— Ничего. Игра продолжится, без задержек, точно по сценарию, — ментор отвечает так, будто мои мысли написаны у меня на лице.
— Как ты…?
— Именно так, написаны черным по белому, — уголки его губ чуть подергиваются от пробежавшей тени усмешки.
— Издеваешься? — раздраженным жестом провожу по лицу, будто пытаясь стереть начертанные на лбу строчки.