Игра на двоих
Шрифт:
— Придется, — жестко отвечаю я. — По крайней мере, если хочешь, чтобы хоть одна из вас выжила.
— Прим должна жить, — быстро, не задумываясь произносит Китнисс.
Я внимательно смотрю в ее мраморно-серые глаза. Ничего не выйдет. Цинна хочет нарядить ее в огонь, но кто поверит, что он настоящий, если в глазах девушки — лед?
— Только не спрашивай «зачем?», — зло выплевывает старшая сестра, поймав мой взгляд. — Убью любого, кто задаст мне этот глупый вопрос.
— Вопрос совсем не глупый и я не собиралась спрашивать об этом. И так все ясно, — мое снисходительное
— Тебе этого не понять!
Ну, хватит.
— Не тебе судить, что я могу понять, а что нет!
— Девушки! — Хеймитч переводит недоуменно-расфокусированный взгляд с меня на Китнисс. — В чем дело?!
— Давай, Эвердин! — издевательски говорю я. — Расскажи своему ментору, что случилось? Почему ты вдруг решила напасть на собственного наставника? Враги — там, на Арене. Еще успеешь насладиться убийством человека!
— Она оказалась там из-за тебя!
— Я лишь вытащила листок с ее именем. Не думая, наугад! Опустила руку в шар и схватила первую попавшуюся бумажку. Оно мне надо — убивать твою сестру? Очнись, девочка, я даже не знала ее!
— Знала! — упрямо кричит Китнисс.
Не выдержав, Эффи и Цинна, дружно заткнув уши руками, выходят из столовой. Разговор переходит на повышенные тона.
— Ты завидовала ей! Я видела, каким взглядом ты смотрела на нас, когда мы встречались в Котле, в лесу, в школе или даже просто на улицах Шлака!
Бред. Это даже не смешно, но я ничего не могу с собой поделать и, откинувшись на резную спинку стула, громко смеюсь.
— Примроуз любили, а тебе даже незнакомо слово «любовь»!
Смех резко обрывается. Чувствую горячую волну ярости, поднимающуюся из груди.
— Ты не знаешь меня. Не знаешь ничего, что дало бы тебе право осуждать таких, как я. Давай, Китнисс, пройди через это — через разговор по душам с Фликерменом, через кровавые реки Арены, через Тур Победителей, через лапы Сноу. Вернешься живой и в своем уме — вот тогда и поговорим. А сейчас — заткнись и иди одеваться. Пора представить тебя публике.
Эвердин отшвыривает нож и вилку, опрокидывает стул и идет к двери. Уже на пороге девушка останавливается и, обернувшись, тихо говорит:
— Я не узнаю и половины из того, чтобы ты перечислила. Я не вернусь. Но сестра выживет. Я сделаю для этого все.
Грубые и обидные слова рвутся с языка, и я не могу и не хочу их останавливать.
— Идиотка… — мой шепот мгновенно переходит в крик. — Да она сдохнет раньше, чем ты доберешься до Арены! Я не перестаю удивляться, почему это ничтожество до сих пор живо!
Китнисс бьет кулаком по дверному косяку.
— Она будет жить. Та, кого ты только что назвала ничтожеством. А еще она останется человеком, в отличие от тебя. И если ради этого кто-то должен уйти, так тому и быть.
С этими словами она и покидает комнату.
— А вот это было жестоко, — замечает моментально протрезвевший Хеймитч. Я лишь снова фыркаю. Плевать. Никто не будет судить меня, пока сам не пройдет мой путь.
***
— Китнисс Эвердин! — голос Президента, усиленный сразу несколькими микрофонами, гремит на всю столицу. — Мы приветствуем вас! Мы салютуем вашей отваге и вашей жертвенности! Счастливых вам Голодных Игр! И пусть удача всегда будет
Я слишком далеко от девушки, чтобы поймать промелькнувшую на ее красивом лице тень отвращения, злобы и ненависти.
***
И снова шоу. Китнисс кружится на сцене, едва касаясь пола. Подол ее алого платья объят оранжевым пламенем. Однако теперь Цезарь держит все под контролем и, стоит девушке на секунду остановиться, как он ловит ее и усаживает в кресло напротив своего.
— Ну же, Китнисс, расскажи нам все! Зрителям — да и мне — не терпится узнать подробности!
Мисс Эвердин на секунду прикрывает глаза, делая вид, что собирается с мыслями, но их так и не начавшийся разговор прерывает оглушительно-громкий звук, эхом прокатившийся по залу и заставивший замолчать перешептывающихся зрителей, нас с Хеймитчем, спорящих о том, можно ли спасти всех своих подопечных, и самого ведущего, взвизгивающего от нетерпения выведать все тайны нашего трибута.
По обе стороны сцены висят громадные экраны, на которых можно увидеть самые интересные события, происходящие в этот момент на Арене. В поисках источника шума я перевожу взгляд на один из них. И правда, захватывающе. Уверена, зрителям надолго запомнится вид ночного неба и портрет маленькой девочки со светлыми волосами и такой же светлой, доброй улыбкой. Тем звуком был выстрел из пушки, ознаменовавший гибель еще одного трибута, на этот раз — из Дистрикта-12.
— Кажется, это была твоя сестра, Китнисс … — нерешительно произносит Цезарь.
Девушка не отрывает взгляда от экрана, пока изображение Примроуз не рассеивается в усыпанном звездами небе. Эффи вскрикивает и закрывает лицо руками, не заботясь о смазанном макияже. Хеймитч так сильно сжимает бокал, что он трескается у него в руке. Что делаю я? Смеюсь. Без малейшего повода. Каким-то странным, чужим, сумасшедшим смехом. Долго, очень долго.
***
Пока идет подготовка новоиспеченного трибута к Голодным Играм, я на некоторое время перестаю следить за происходящим на Арене. Судя по расширившимся от удивления глазам моего напарника, он совершил ту же ошибку. Мы пропускаем момент, когда все выходит из-под контроля.
Вместо привычной жары на Арене выдается пасмурно-прохладный день. Отдохнувшие и набравшиеся сил профи идут на охоту раньше обычного, еще до захода солнца. Не подозревающие о стремительно надвигающейся опасности Пит и Прим сидят на берегу ручья, опустив ноги в воду, и мирно разговаривают на отвлеченные темы. Это последний раз, когда я вижу живую улыбку на губах девочки. Через час на поблекшем лице останется лишь гримаса спокойствия, мертвая, как и ее обладательница. Пит слышит треск сухой ветки, сломавшейся под чьим-то тяжелым шагом, и замечает натянутую тетиву лука и держащую оружие девушку за секунду до того, как острая стрела отправится в смертельный полет. Он толкает сидящую рядом Прим, заставляя лечь на землю и падает сверху, прикрывая ее собственным телом. Высокая трава на какое-то время скрывает жертв от глаз охотников. Этого достаточно, чтобы Катон выругался и крепче сжал рукоять ножа, Диадема вытащила из колчана новую стрелу, Марвел занес руку назад, готовясь метнуть копье, а Мирта достала самый острый клинок.