Игра на двоих
Шрифт:
— Это случайность. Глупая, нелепая, жестокая случайность.
— Слишком много случайностей за последнее время.
— В этом и заключен смысл мира, в котором мы живем, Китнисс.
— В чем? В случайностях?
— В том, что есть не только жизнь, но и смерть. И мы не в силах выбирать, кого ей забрать сегодня. Она приходит, не здороваясь, чтобы никто не заметил ее присутствия, и уходит, не прощаясь, чтобы обязательно вернуться за кем-то еще.
— Лучше бы она забрала меня…
— Нет. Все, что случилось — правильно. Так и должно быть.
— Почему?
—
Девушка долго что-то обдумывает, прежде чем спросить.
— Какой он, это мир?
— Думаешь, я смогу ответить на этот вопрос?
— Уверена.
Я прикрываю глаза и воскрешаю в памяти все хорошее и плохое, что успела повидать за свою жизнь. Совсем не удивляюсь, когда второго оказывается больше.
— Мрачное место, залитое грязью и кровью, где царит холод, равнодушие, презрение и гордыня. Святынь лишили святости, а о ценностях и вовсе позабыли.
— Невеселая картина, — разочарованно усмехается она.
— Жизнь вообще несправедливая и невеселая штука. Чем раньше это поймешь, тем лучше для тебя.
Кажется, наш разговор — совсем не о том.
— Ты назвала мою сестру слабой…
— Я была права только отчасти.
— А какой ты назовешь меня? — не обращая внимания на мои слова, почти равнодушно спрашивает Китнисс.
— Все зависит от того, что ты собираешься делать, когда окажешься на Арене.
— Сдохнуть в первую же секунду, например.
— Тогда я и тебя назову точно так же.
— А зачем…?
Вместо ответа я долго смотрю ей в глаза и, собравшись с духом, протягиваю брошку-талисман.
— Примроуз очень хотела, чтобы ты жила.
— Откуда это у тебя?
— Она просила отдать оберег старшей сестре и сказать, что он защитит ее, когда придет время.
Девушка молча берет брошь и дрожащими руками прикалывает золотую птичку к рубашке. На груди, слева, ближе к сердцу.
— Сила, Китнисс, бывает разной, — в горле встает горький комок. — Можно убить человека. Можно притворяться, что все в порядке, когда на самом деле это не так. Можно пожертвовать собой ради близкого. Можно продолжать жить, когда кажется, что в жизни не осталось смысла.
Голос срывается, и я скрываю хрип за приступом кашля.
— Твоя сестра оказалась достаточно сильной, чтобы уйти. Ты должна найти в себе силы, чтобы остаться.
— Ты понимаешь куда больше, чем я думала.
— Просто я пережила куда больше, чем тебе кажется.
Тишина. Лишь часы на стене устало щелкают стрелками, будто ведут обратный отсчет. Небо светлеет. Один за другим гаснут огни еще сонной столицы.
— Я не буду просить прощения за «любовь».
— Я не стану извиняться за «ничтожество».
— Мир?
— Мир. Только не такой, как тот, в котором мы сейчас.
Я стою лицом к двери. Пора уходить, но меня что-то останавливает.
—
— Никогда.
— И еще… Она не должна остаться безнаказанной.
— Я убью всех, кто причастен к гибели сестры.
— Все не так просто, девочка. Для того, чтобы уничтожить всех, ты должна победить. Ты должна вернуться.
— Я сделаю это.
— Ты так сильно ее любила?
— Больше всего в этом мире. Больше жизни и смерти.
— Китнисс?
Случайно обернувшись, я вижу то, что явно не предназначалось для моих глаз. Девушка плачет. Прозрачные слезы стекают по узким скулам и, блестя в свете восходящего солнца, бесшумно падают на пол.
— Да?
— Мне жаль. Меньше всего я хотела, чтобы те слова оказались пророческими.
— Знаю. Спасибо, Генриетта.
Осторожно ступая по белоснежному ковру, я неслышно возвращаюсь в свою комнату и опускаюсь в то же кресло, где провела за размышлениями почти всю ночь. Хеймитч крепко спит на неразобранной постели. Я смотрю на мужчину, с жадностью запечатлевая в памяти каждую мелочь: высокий лоб с едва заметным шрамом, хмурую морщинку между бровей, изгиб тонких губ, светлую с проседью трехдневную щетину, сильные руки, расслабленно лежащие на широкой груди. Я представляю, что его вдруг не стало — в моей судьбе и в этом мире. Комната становится странно пустой, а воздух внутри нее — обжигающе-холодным. Меня бросает в дрожь. Где-то глубоко внутри, в сжавшемся от страха сердце, тоскливо воет одинокий волк.
Я качаю головой. Нет, все неправда. Скорее меня не станет, чем я позволю смерти забрать его. Он здесь, рядом со мной. И это тоже неслучайно. Встав с кресла, подхожу к кровати, наклоняюсь над Хеймитчем и, отведя за ухо не послушную прядь длинных волос, целую его так долго и нежно, как умею. Ты была неправа, Китнисс. Я знаю, что за чувство — любовь. Я способна любить. Всю жизнь. И даже после смерти.
========== Глава 37. Мы ==========
Следующим утром я до последней секунды оттягиваю момент, когда нужно будет выйти из комнаты навстречу своей команде и новому дню. Хеймитч просыпается раньше, но вместо того, чтобы разбудить напарницу, молча подвигается ко мне и крепко обнимает. Я делаю вид, что сплю, хотя так и не сомкнула глаз всю ночь. Чувствую, как он зарывается носом в мои распущенные волосы. Его губы чуть касаются моего уха, а шею обжигает горячее дыхание:
— Вижу же, что ты не спишь.
Я накрываю его руку своей и шепчу в ответ:
— Сильнее…
— Что?
— Замолчи и обними меня сильнее. Так, как только можешь.
Мужчина выполняет мою просьбу с таким рвением, что мне становится трудно дышать.
— Кто-то должен сопроводить Китнисс на Арену …
— Может, этим кем-то будешь ты? Нам с ней лучше не оставаться наедине.
— Правда? — недоверчиво приподнимает бровь ментор. — Как вы тогда не поубивали друг друга прошлой ночью?