Игра над бездной
Шрифт:
Он в самом деле чувствовал себя неважно, болела голова. Лоб горячий, в висках болезненно пульсировало и временами в затылке покалывало словно иголкой. Такое состояние он испытывал впервые. Но ведь ему никогда и не приходилось столько размышлять, взвешивать, как сегодня. За и против, с опаской и уверенно, с ненавистью и опять же с грустью — весь день он провел словно в угаре.
Рука Ирены была приятно прохладной, и она так легко и нежно гладила пылающий лоб. Ирена казалась озабоченной, словно мать над захворавшим дитя.
— Ты слишком переутомился, дорогой. Тебе надо отдохнуть. Поспи чуть-чуть. Поспи… Может быть, сделать тебе холодный компресс?
— Ничего, дружок, обойдемся без компрессов, — улыбнулся Илмар. — У меня есть для тебя важные новости…
— Ну так хотя бы брось эту папиросу.
По настоянию Ирены Илмар все-таки прилег на диван. Ирена села рядом и положила руку ему на лоб.
— Так вот, должен сообщить тебе нечто серьезное, — сказал Илмар.
— Потом, милый, постарайся хоть немножко ни о чем не думать.
— Но говорить-то я ведь могу, от этого мне хуже не станет.
— Ты плохой больной.
— Да, болеть я еще не умею. — Он над чем-то размышлял. Машинально приложил руку Ирены к губам, поцеловал и отпустил. — Вчера я совещался с товарищами… насчет тебя. Я тебя охарактеризовал и взял на себя поручительство.
— Вот как, — тихо проговорила она.
— Теперь ты принята в наш союз полноправным членом. Единогласно. Ирена, понимаешь ли ты, что это означает? Некоторым приходится выдерживать многомесячные испытания, пока мы признаем человека достойным доверия. Ты заслужила его одним-единственным рывком.
— Я не очень-то понимаю, в чем была моя столь большая заслуга.
— Как, а про Леона Руйгу ты уже забыла? Он теперь сидел бы за решеткой, если бы ты своевременно не предупредила. Руйга хоть и не из наших и ни в чем не участвует — он романтический философ и только, — тем не менее приятно, что человек избавлен от беды.
— Что же я должна делать в моем новом положении? — спросила Ирена.
— О, довольно много! Теперь ты должна всеми средствами помогать выполнению наших замыслов, теперь ты наша. Твое первое задание — собрать сведения о планах противника. С подполковником Череповым теперь тебе придется встречаться как можно чаще, потому что из него можно вытянуть многое. Как он — любит выпить?
— Похоже, да.
— Прекрасно. Это необходимо использовать. Но ближайшие несколько дней избегай встреч с ним.
— Почему?
— Так будет лучше. В эти дни произойдет несколько важных событий, и мы должны соблюдать строгую конспирацию. Они могут насторожиться. Самое страшное будет, если на тебя падет подозрение. Мы скажем, когда от тебя потребуются действия. Это одно, — продолжал Илмар. — Второе: завтра или послезавтра мы проведем маленькое собрание, на котором решим обо всем прочем — определим время и место большой встречи и распределим обязанности. Ты можешь устроить свои дела так, чтобы завтра вечером и послезавтра быть свободной?
— Да, конечно.
— Надо, чтобы ты тоже пришла на это собрание. Сейчас я еще не могу сказать тебе всего точно. Узнаю только завтра.
— Какой, однако, таинственностью вы окружаете все свои дела!
— По-другому нельзя. На карту, как-никак, поставлены наши жизни, по меньшей мере — свобода. Я сам приведу тебя на место собрания. В тот день я заранее позвоню по телефону, чтобы ты могла собраться. В одном можешь быть уверена: твоего имени никто не узнает; ты тоже не узнаешь настоящего имени кого-либо из участников встречи, если только не знакома с ним лично. Мы между собой пользуемся кличками. У тебя тоже будет условное имя.
— Ты можешь назвать его? Как оно звучит?
— Придумай сама, потом скажешь. Только ради бога не задавай много вопросов, иначе тебя могут не допустить на большую встречу. Все так возбуждены, что им повсюду мерещится опасность.
— Я понимаю, мне еще надо заслужить доверие.
— Только у других. Я-то тебе верю.
— Милый…
И опять началась иллюзия, хрупкий призрак счастья. Илмар знал, что это последний вечер, последняя ночь, которую они отдают друг другу. Когда в курятниках городских окраин прокричат вторые петухи, он выйдет на улицу и его обнимет отрезвляющая прохлада летнего утра. В седом сумраке будут шелестеть листвой деревья, насыщая мир свежестью. И тогда он подумает: как хорошо жить, быть живым, — но не одному тебе, Илмар Крисон, не только тебе…
Странные это были мысли, счастливые и в то же время грустные. И было в них известное противоречие, нечто такое, чего ум человеческий был не в состоянии додумать до конца: если живым быть так прекрасно и так прекрасно жить, тогда это в равной мере справедливо для всех прочих живых существ. Так же, как я, они любят жизнь и радуются каждому мигу, дарованному судьбой, чтобы дышать под этим благодатным солнцем и под этим чистым звездным небом. Всем хватит места на земле, и при желании можно жить так, чтобы не обременять другого — надо только захотеть этого.
Потом он вспомнил о клятве Ганнибала, и восторженная настроенность внезапно погасла. Но это его не обрадовало. Голова вновь налилась жаркой тяжестью — и в затылке больно закололи мелкие иголочки.
— Нет ли у тебя порошка от головной боли? — спросил он у Ирены. — Говорят, иногда помогают.
— Почему ты сразу не попросил? — упрекнула его Ирена. — Сейчас дам, и я уверена — через пять минут ты будешь здоров.
Она вышла в другую комнату за водой. Потом покопалась в своей аптечке — наверно в нее лазила Тина и все тут перепутала. Наконец, нашла то, что искала, и вернулась к Илмару.
— На, выпей и спокойно полежи.
Илмар принял порошок, сморщился и его передернуло.
— Ну и мерзость!
— Лекарства принимают не для удовольствия.
— Что и говорить! Веришь или нет, но такую гадость беру в рот впервые.
— Это с непривычки; а теперь покой. Не думай, не разговаривай, не шевелись.
Забавно было лежать и ждать чуда, когда порошок подействует. Но Ирена в этом ничего забавного не видела, а чуть позже, когда лекарство и в самом деле оказало действие, Илмару тоже стало не до улыбок.