Игра над бездной
Шрифт:
Черепов не был женат. Ирену он нашел в ночном кабаре и предложил работать на него только потому, что она показалась ему достаточно испорченной, — для услуг, где добродетели могли послужить лишь препятствием, подходил человек с сомнительной моралью, однако внешне он должен был выглядеть безукоризненно. Ирена была именно таким человеком — умела себя вести, была вежлива и прекрасно имитировала светскую даму. Чтобы сохранить непреклонность своих решений, где они касались деятельности Ирены, Черепов уклонился от чреватых опасностями интимных отношений с нею. Он был уверен в том, что мог сделать Ирену своей любовницей, но умышленно не шел на это.
Дело в том, что Черепов испытывал отвращение к женщинам чистым, невинным, в то время как те, о чьих похождениях чирикали все воробьи на улице, влекли его словно магнит. С его связями и знакомствами он был принят в высшем обществе, вращался среди богатых и солидных людей и мог сделать хорошую партию. Но болезненная особенность его чувств начисто лишала его возможности жениться. Пока девушка была чиста, он был равнодушен к ней — она для него как бы не существовала; но стоило ситуации измениться — у женщины появлялся любовник или она выходила замуж, — нечто необъяснимое пробуждало в Черепове интерес к этой особе, и он загорался страстью. Это случалось много раз, и то же самое происходило с ним теперь по отношению к Ирене.
Пока Ирена была для него посторонним человеком и никаких отчетливых представлений по части ее морали у него не было, она оставалась для него только надежной, полезной сотрудницей. Ее приключение с Робертом Вийупом, о сути которого он ничего определенного не знал, уже начало его волновать. Отношения Ирены с Илмаром Крисоном это волнение усилили, и теперь Черепова мучило патологическое беспокойство. Он распалялся все сильней, и в присутствии Ирены его мысль работала уже не так четко, как раньше. Единственно, сознание того, что на данном этапе дать волю своим чувствам — значит поставить под угрозу исход крупной ставки, помогало ему держать себя в руках, но эта сдержанность была только внешней, потаенные чувства душили Черепова, он стал нетерпеливым, любопытным, даже немного ревнивым и желал, чтобы это дело с Крисоном поскорей закончилось.
Впервые под воздействием этих же чувств в нем проснулась подозрительность в отношении Ирены. Он знал, что для этого нет оснований, что Ирена говорит правду и будет делать то, что нужно им обоим, и тем не менее был не в силах заглушить свои сомнения. Но в таком состоянии сомнительным выглядит все, в каждом слове слышится иное, скрытое значение, в каждом шаге мнится коварство. Почему Ирена не хочет, чтобы ей помогали, почему хочет действовать в одиночку? И чего ради, лишь недавно приехав из заграницы, она снова вострит лыжи? В ее донесениях недостает прежней четкости, она как бы чего-то не договаривает, говорит обиняками и более мелкие факты даже не упоминает, а мелочи подчас бывают важней всего. Настал крайний срок присоединиться к делу и мастеру, пока ученик не испортил дорогую вещь.
Черепов решил вмешаться в игру, стать доезжачим, который из тыла наблюдает
Он не знал, что такое вмешательство было бы ошибкой, причем наибольшей из всех, какие он мог совершить. Но он ее совершил.
Если Черепов принимал решение, то стремился осуществить его в наикратчайший срок. Вот потому в тот день, отобедав в кухмистерской и придя домой, он тотчас связался по телефону с Иреной.
— Слушаю… — на другом конце отозвался знакомый голос.
— Ирена? Ну, здравствуй. Это я, ты узнала, не так ли? Очень, хорошо, что застал тебя дома. Что делаешь сегодня вечером?
— Я… ничего особенного. Надо навестить одну родственницу… тетю. Давно обещала ей.
— Это решено окончательно и бесповоротно?
— Я сказала, что приду, и меня будут ждать.
— Очень жаль. Мы могли бы немножко развлечься, съездить в «Вилла Нова» или куда-нибудь еще. Мои знакомые все разбрелись, не знаю, как убить в одиночестве целый вечер. Я бы рассказал тебе насчет дельца, предстоящего в Париже.
— Ах, как это было бы интересно! Почему ты не позвонил мне раньше? Тогда я еще могла бы все уладить. А сейчас мне уже пора собираться.
— Ну, что поделать, извини за беспокойство. Авось, как-нибудь перебьюсь. Дело привычное. Целую ручку!
Положив трубку, Черепов откинулся на спинку кресла и закурил сигару. Он совершенно расслабился и походил на человека, которому некуда спешить и у которого нет никаких дел. Но это только казалось. Мозг Черепова все время сосредоточенно работал, и как только сигара была докурена, он позвонил слуге.
— Светлый штатский костюм, канотье, трость!
Слуга — молодой резвый парнишка в белой косоворотке, плисовых шароварах и лакированных сапогах — по-военному щелкнул каблуками, сказал: «Слушаюсь!» и бросился исполнять приказание.
Спустя полчаса Черепов, одетый в штатское, вышел на улицу. Он направился к дому Ирены. Чтобы не привлекать к Ирене внимания ее соседей, он никогда не ходил к ней в мундире жандармского офицера.
У него с Иреной был условный звонок в дверь — два длинных и один короткий, отрывистый. Сегодня он им не воспользовался, а нажал кнопку только раз.
Дверь открыла Тина. Небрежно, с некоторой иронией кивнув служанке, Черепов, ни о чем не спрашивая вошел. Вытер ноги, повесил канотье на крюк и перед зеркалом поправил галстук, затем, ни слова не говоря направился вглубь квартиры — так себя ведут дома.
Тину это нисколько не удивило, вообще не привлекло ее внимания, но когда Черепов, уже отворял дверь в гостиную, она все же сочла нужным сказать несколько любезных, сочувственных слов этому солидному господину, который изредка давал на чай.
— Барышня только что ушла… господин Черепов.
— Вот как? — Черепов выразил удивление, но вошел в гостиную, что-то обдумывая, побарабанил пальцами по столу, наконец сел и достал портсигар. — Когда она обещала вернуться?
— Прямо так не сказала, но, наверно, скоро, — ответила Тина. — Раз уж велела просить обождать, ежели вдруг придет… — тут она спохватилась и оборвала фразу.
— Кто придет? — спросил Черепов. — Меня-то она не ждала, это мне известно.
— Про вас не говорила, — пробормотала Тина, все больше смущаясь.