Игра об Уильяме Шекспире, или Тайна великого феникса
Шрифт:
Библиотека Фолджера расположена в центре Вашингтона, рядом с Библиотекой Конгресса, недалеко от Капитолия. Она построена в 1932 году на средства крупного нефтепромышленника Генри Клея Фолджера и его жены Эмилии для размещения собранной ими коллекции книг и рукописей шекспировской эпохи; долгие годы их доверенные лица скупали эти сокровища на аукционах в доброй старой Англии. Это здание и эти бесценные сокровища, а также большие средства на их содержание и пополнение чета Фолджер завещала американскому народу. Интересно, что идея создания такого собрания и такой библиотеки родилась у Генри Фолджера, когда он ещё студентом слушал лекции Р. У. Эмерсона о Шекспире. Того самого Эмерсона, который не скрывал своего недоумения при чтении традиционных биографий Шекспира, будучи не в состоянии совместить их с шекспировским творчеством. Того самого человека, кто одним из первых ещё в XIX веке почувствовал, что поэма о Голубе и Феникс связана со смертью какой-то загадочной, но вполне реальной поэтической пары, кто призвал учёных попытаться
Собрания и коллекция Фолджеровской библиотеки — богатейшие в мире, прежде всего по количеству оригинальных изданий XVI—XVII веков, включая шекспировские. Практически все научные справочные книги на многих языках, литература по всем видам искусства, оригиналы и репродукции картин [192] , рисунков и гравюр, старинных географических карт. Библиотека рукописей, библиотека микрофильмов. В общем — рай для учёного. В стенах Библиотеки функционирует Институт, являющийся центром научной деятельности, организующим семинары, симпозиумы, конференции по различным проблемам. Обычно в залах занимается одновременно не более нескольких десятков учёных, что позволяет администрации создавать им оптимальные условия для работы. Заявки на книги выполняются в считанные минуты, а книги, изданные после 1800 года, находятся на стеллажах свободного доступа.
192
Немало портретов Шекспира, приобретённых в разное время за большие деньги, украшают стены залов и фойе Библиотеки. Среди них такие известные, как эшборнский и янсеновский, оказавшиеся на поверку позднейшими фальсификациями. Остальные в лучшем случае можно назвать недостоверными.
… И вот наконец я держу в руках небольшой томик — это честеровский сборник, который я до этого изучал так далеко отсюда по микрофильмокопиям и переизданию Гросарта. У фолджеровского экземпляра своя, непростая судьба: за океан он попал в XX столетии, а до этого в течение трёх веков сменил нескольких хозяев в Англии. Вот только не известно, кто был его первым хозяином. Просматриваю знакомые по микрофильмокопиям страницы, смотрю их на свет, различаю контуры заветных водяных знаков, среди них необыкновенный единорог с искривлёнными задними ногами. Научные сотрудники Библиотеки Легация Йендл и Елизавета Уэлш проявляют активный интерес к исследованию, оказывают всю возможную помощь. Вместе с ними направляю факсимильные копии водяных знаков в Хантингтонскую библиотеку (Калифорния) [193] и Англию, в Национальную библиотеку Уэлса (где недавно «объявился» четвёртый экземпляр, без начала и окончания). Вскоре приходят ответы: водяные знаки в их экземплярах те же самые.
193
Библиотека была основана в городке Сан-Марино железнодорожным магнатом Генри Хантингтоном, достойным конкурентом Фолджера.
В ответе из Калифорнии научный референт Библиотеки Хантингтона просил Летицию Йендл передать его поздравления инициаторам исследования в связи с получением столь успешного и убедительного результата. Была там и записка от специалиста-книговеда доктора Ноэля Киннамона, который, изучив в хантингтонском экземпляре водяные знаки, добавляет такую интригующую фразу: «Водяные знаки на последних страницах этого экземпляра книги содержат, похоже, весьма интересную информацию о том, как книга набиралась и печаталась». Что именно имел в виду этот учёный, выяснить не удалось, так как я не смог с ним связаться; остаётся надеяться, что он или другой американский специалист продолжит исследование хантингтонского экземпляра.
Тем временем в Вашингтоне я изучаю водяные знаки на бумаге, которой пользовались английские печатники в шекспировскую эпоху. Начал я эту работу, конечно, с бумаги, на которой печатали свои книги Ричард Филд и Эдуард Оллд, а также печатники, выполнявшие заказы Блаунта и Лаунза. Проверяю не только водяные знаки, но и полиграфические реалии — шрифты, декоративные элементы набора, а также обстоятельства появления, регистрацию и в разной степени содержание. Конечно, основная масса этих книг — не художественная литература, а богословская, медицинская, философская, нравоучительная, памфлеты с откликами на важные события и т.п. Ориентироваться в этом море старинных фолиантов и брошюр, не пропустить чего-либо важного было бы совсем непросто, но мне повезло: незадолго до моего приезда вышел в свет третий том библиографического каталога (итог многолетней работы американских библиографов), в котором все издания той эпохи наконец-то сгруппированы по издателям и печатникам{112}; это ускорило мою работу в несколько раз. Результат исследования: бумага, на которой напечатан честеровский сборник, действительно является уникальной в прямом смысле слова. Никакая другая английская книга (по крайней мере из тех, что хранятся в Библиотеке Фолджера) не напечатана на бумаге с такими водяными знаками! Правда, один из знаков честеровского сборника (всего их шесть) попался в рукописной копии старинного письма, но этот знак не является уникальным, он есть и в специальном справочнике. Однако странного единорога нет нигде.
Похоже, что заказчик (скорее всего, Эдуард Блаунт) принёс в типографию Филда или Оллда пачку бумаги, полученной от кого-то из инициаторов издания (например, от Люси Бедфорд или Мэри Сидни-Пембрук), в том числе и бумагу с водяным знаком единорога, входящего в герб Рэтлендов (знатные семьи нередко заказывали для себя специальную бумагу). Во всех иных случаях на бумаге одной партии типограф печатал по крайней мере несколько книг. Это ещё раз свидетельствует, что создание честеровского сборника не было для издателя и печатника рядовой операцией и для сохранения в тайне обстоятельств и даты его появления они приняли экстраординарные меры.
Через месяц — весьма ценная находка. Среди книг, отпечатанных Филдом и Оллдом в 1612—1613 годах, нахожу экземпляры уже упоминавшегося подпольно изданного ими прокатолического сочинения Роджера Уидрингтона (Томаса Престона). На разных экземплярах — разные титульные листы с вымышленными именами печатников и фантастическими местами издания («Космополис» и «Альбинополис»). Эта типографическая игра книговедами уже разгадана (каталог Полларда — Рэдгрейва однозначно определяет издание Филдом и Оллдом трудов Престона как мистификацию{113}). А вот о том, что в это самое время (1612—1613 гг.) оба печатника трудились ещё над одной, гораздо более важной мистификацией — над честеровским сборником (где многие элементы набора совпадают с теми, что были использованы для «Уидрингтона»), учёный мир узнает только теперь…
Кое-что новое и, возможно, перспективное обнаружилось там, где, казалось бы, неожиданностей ждать не приходилось. Когда Гросарт в 1878 году впервые переиздал честеровский сборник, он воспроизвёл доступными тогда методами все полиграфические элементы оригинала, включая декоративные. Это воспроизведение не было строго факсимильным в сегодняшнем понимании. Страницы оригинала, в том числе и титульные листы, копировались не фотоспособом; заставки, эмблемы, орнаменты перерисовывались копировальщиком, для текстов и заголовков подбирались сходные шрифты. Встречаются отдельные неточности, но и при таком ручном способе копирования больших принципиальных отклонений быть не могло. Изучая ещё в Москве по микрофильмокопиям фолджеровский и лондонский экземпляры и гросартовское переиздание, я обратил внимание в последнем на воспроизведение шмуцтитула, предшествующего поэмам Марстона, Чапмена, Шекспира, Джонсона. Под заглавием, там, где печатники обычно помещают свои эмблемы, в фолджеровском и лондонском экземплярах действительно напечатана эмблема типографии Филда. А в гросартовском переиздании на этом месте изображена трагическая маска с кольцами и под ней девиз Филда — «Anchora Spei» («Якорь надежды»). Маска не похожа ни на один из известных вариантов эмблем типографии Филда, попросту не имеет с ними ничего общего. Она встречается всего несколько раз в изданиях важных поэтических произведений, а также на титульных листах двух изданных в 1600 году пьес Шекспира, напечатанных другими типографами{114}. На странную маску обращал внимание ещё Х.Э. Роллинз, но было не ясно, является ли она чисто декоративным элементом или же знаком принадлежности автора к какому-то сообществу или кружку.
Поскольку на шмуцтитуле и фолджеровского, и лондонского экземпляров напечатана крупно и очень чётко абсолютно непохожая на эту маску эмблема Филда, я сначала предположил, что Гросартом воспроизведён шмуцтитул третьего экземпляра (теперь это хантингтонский экземпляр, но в XIX веке все три находились ещё в Англии). Дело в том, что микрофильмокопии из Библиотеки Хантингтона у меня не было. Однако в Вашингтоне на полученных из Калифорнии ксерокопиях я обнаружил, что и в хантингтонском экземпляре на шмуцтитуле отнюдь не маска, а та же обычная эмблема Филда, что и в двух других. Откуда же Гросарт взял изображение трагической маски, как она появилась в его переиздании? Профессор Питер Блэйни, крупный специалист-книговед и библиограф, которому я показал этот странный шмуцтитул в Библиотеке Фолджера, предположил, что это небрежность рисовальщика, который копировал оригинал для Гросарта. С этим трудно согласиться: эмблемы абсолютно разные, ни о какой небрежности не может быть и речи. Нелепая шутка? Чья, для чего? В таком серьёзном издании? И как мог допустить это добросовестный и скрупулёзный Гросарт: ведь несоответствие сразу бросается в глаза (и Гросарт это заметил)! Появление трагической маски в переиздании Гросарта остаётся необъясненным. Ко всем загадкам и странностям честеровского сборника добавилась новая и весьма головоломная.
А вот и отчёты Королевской исторической комиссии, исследовавшей в конце XIX века рукописные материалы и другие раритеты, сохранившиеся в замке Бельвуар. Запись о найденном стихотворении (десять строф), вторая часть которого использована в шекспировской «Двенадцатой ночи». Повторная экспертиза почерка (Пороховщиков определённо считал, что строки написаны самим Рэтлендом) до сих пор не произведена — и это при полном отсутствии рукописных материалов того времени, имеющих столь прямое отношение к шекспировским текстам! Факт удивительный на фоне бесчисленных диссертаций по поводу едва ли не каждой шекспировской строки. Вот если бы нашлась хотя бы фраза, написанная рукой Уильяма Шакспера, — что бы тут поднялось…