Игра с ночью
Шрифт:
– Не официально. Империя не даёт возможности однополых браков. Иначе мы бы вступили в брак, полагаю, я и Восс Парк.
– Мужчина? Кто он?
Лея не ощутила ни гнева, ни ревности. Было бы неестественно ревновать к мужчине.
– Военный. Капитан, уже немолодой. Он спас меня - нашёл меня в изгнании и не казнил, хотя я убил нескольких его солдат. Дальновидный человек. Верный друг.
– И вы его оставите? Ради меня?
– Нет, Лея. Будет...
– Почему же. Вы говорили, я буду вам помогать? Значит, мы будем работать вместе, я и Восс Парк. Чем быстрее притрёмся, тем лучше.
Может быть, Винтер всё же не придётся греть его постель, пока Лея будет рожать, оправляться от родов, кормить детей. Пусть всю работу делают дроиды и прислуга, младенцы всё равно будут требовать молока каждые полтора-два часа, как котята.
– Вы его очень любите?
Траун потянулся за бокалом. Тот был пуст.
– Я ему очень многим обязан.
– Я не об этом спросила.
Траун посмотрел в бокал и опрокинул в рот оставшуюся каплю эля. Лее захотелось налить ему ещё - и сразу же захотелось вылить к ситхам весь алкоголь в доме. Если что-то и могло разрушить разум гранд-адмирала Трауна, это пьянство.
– Что имеется в виду под этим словом?
– он крутил бокал в руках.
– Любовь. Я не понимаю.
– Попробуйте словарное значение, - Лея была не уверена, что шутит. Он был отстранён сейчас, не похож на того себя, который успокаивал её в ночь озера и ежедневно любил - или просто брал? Как будто за личностью, которую она знала, которая стала ей дорога, скрывался совсем другой Траун. Чужак. Пришелец издалека.
– Привязанность к живому существу или объекту, чувство глубокой симпатии. Согласно этому определению, я люблю Восса. И вас. И искусство - всё целиком и каждый достойный объект в отдельности. Вы это имели в виду?
– Он вскинул бровь и бросил на неё далёкий взгляд, словно на что-то под микроскопом.
– Нет, явно не это. Другое определение мне предложила одна учёная из Первого Имперского университета: любовь - это сильное предпочтение некоего разумного существа остальным, связанное с учтением его интересов. Это больше подходит. Согласно этому определению, больше всего я любил императора Палпатина. А Палпатин, вероятно, любил меня. Это было связано с тем, что мы были необходимы друг другу для подготовки к войне, для победы. Возможно, со временем эта... любовь, - он выделил интонацией слово, - расстыковалась со своей практической причиной и стала, гм, независимым спутником моего рассудка.
Траун указал в небо, на луну Гесперидиум над склоном Манараи.
– Именно с этим связана боль, которую я испытал, узнав, что он мёртв. Люблю ли я Восса, согласно этому определению? Да. Или нет? Судите сами, Лея: существо, которое заняло место императора Палпатина - ваш брат. Я верен ему, как верен был Палпатину, по той же причине. Значит ли это, что и любовь перешла на него?
Что-то жалобно хрупнуло. Лея перевела взгляд на стол и увидела, что Траун сломал у бокала ножку.
– Нет, - прошептала она.
На его пальцах блестела кровь. Он обернул их салфеткой.
– Вот и я так думаю, Лея. Иначе у нас был бы парадокс: человек, унаследовавший любовь - убийца первого её объекта.
– Думаю, вы прекрасно знаете, что такое любовь, - сказала Лея.
– Может быть, вы когда-то не знали, или забывали на время - не знаю, что вы пережили, Траун. Однако сейчас вы знаете. Вы любили Палпатина, любите Парка, полюбите наших детей. Может быть, и меня полюбите, хоть немного.
Ей вдруг представилось видение: безбрежная война; она, Лея, командует группировкой флота и гибнет, и Траун скорбит. Он чувствует боль.
Будущее. Фантазия? Неотвратимость?
– Тот человек в карбоните, Хан Соло. Вы его любите?
– Да.
Повисло молчание. Потом Лея сказала:
– В животе у меня ваши дети, а не его.
– Кстати, - заметил он.
И протянул ей маленькую ювелирную коробочку. Лея её открыла.
Обручальное кольцо.
– Моё вот, - он вынул из внутреннего кармана такое же кольцо, побольше, и надел на левый безымянный палец. Кольцо Парка он носил на правой. Лея смотрела то на одно, то на другое, то на то, что в коробочке.
– Я бы принял на вашем месте. Ради детей.
– Это... необязательно.
– Ещё как. Лея, какой у вас юридический статус?
Она усмехнулась.
– Принцесса? Или рабыня?
– Почти. Взятые в плен мятежники, не приговорённые к смерти, связаны государственным рабством. Насчёт вас лично такое решение ещё не было принято, но любой добрый имперский судья его примет за пять минут. Может быть, кто-то где-то и принял уже, а мы просто не знаем. Адмиралу, моффу или судье достаточно подписать список.
– И вы связываете со мной свою жизнь, адмирал.
Лее было смешно и грустно.
– О, да. Если вы родите наших детей в этом статусе...
Он ещё не договорил, а Лея схватила коробочку.
– Верно, - сказал он, взял её неожиданно ослабевшие руки в свои и помог надеть кольцо.
– Дети могут его унаследовать. Если мы заключим брак - а без приговора вам он легален - дети будут, по крайней мере, официально мои. Даже если уже где-то вынесен приговор... Это будет сомнительный случай. Серая зона. Моего влияния и репутации должно хватить.
– Послушайте, Траун, это абсурд, - Лея уже отошла от испуга, внезапного, чёрного, как сама тьма.
– Никто ни разу не пытался отправить в рабство детей имперского офицера, брачных там или нет, метисов или чистокровных. Чего-чего, а этого не бывает.