Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")
Шрифт:
Воцаряется тишина, нарушаемая только слабым потрескиванием лучин да еле слышимым из-за дверей хрустом снега под ногами караульного. Треска дров и гудение огня в печи не слышно. Вероятно, все давно прогорело, а растапливать заново смысла нет.
Несмотря на то, что проспал и так значительную часть дня, глаза снова начинают слипаться. Сказывается тепло и сытость в желудке. Клюнув было носом, оглядываюсь - не заметил ли кто? А то опять насмехаться начнут. Но все смотрят на князя.
Встаю и молча выхожу из избы. Под
– У-ух, - передергиваю плечами, озябнув после теплого помещения и спешу назад, а то мокрые щеки уже довольно чувствительно щиплет морозец.
В доме все уже тоже на ногах. Меньшиков с гвардейцем уложили Савина спиной на лавку и привязывают ноги предателя. Покончив с ногами, развязывают ему руки и, заломив их под лавку, снова связывают.
Чинигу поднимают, и гвардеец волокет его за ворот из избы.
– Ежели что, кто-нибудь обязательно должен вернуться и порешить этого ирода, - князь кивает на привязанного к лавке.
– Может, сразу?
– предлагает Басманов.
– Нет, Федор Савелич, - отрицательно крутит головой Светлейший.
– Очень уж я хочу живьем его в столицу доставить, чтобы с тезкой своим Петькой Голицыным лбами столкнуть.
Понимаю, что нам предстоит ночной марш-бросок с целью не дать бандитам захватить или убить боярина Жукова с дочкой. Радости от предстоящего приключения не испытываю, особенно учитывая факт, что на каждого из нас будет по четыре врага. Но понимаю, по-другому эти люди поступить просто не могут. А я теперь с ними в одной компании. Хоть и доставалось мне от этой компании, в частности от несдержанного княжеского денщика, поболее, чем от бандитов...
Тем временем возвращается гвардеец, уведший пана Чинигу, и по его кивку в ответ на взгляд Федора, понимаю, что бандитский атаман наверняка присоединился к своим подчиненным в сарае.
Гриньку никто не, трогает и он продолжает стоять на коленях, поглядывая на происходящее каким-то по-детски невинным взглядом. Интересно, сколько людей довелось отправить на тот свет этому простодушному мужичку?
– Сколько до имения?
– спрашиваю Гриньку.
– Десяток верст, - отвечает тот с заискивающей улыбкой.
– Я проведу.
– Веди давай уже!
– пинком поднимает его Алексашка, и мужичек сгорбившись и втянув голову в плечи, словно ожидая крепкого подзатыльника, семенит к выходу.
Мы выходим следом. Через десяток шагов Гринька нагибается и подхватывает с земли суконную шапку.
– Це моя, - комментирует, натягивая ее так, что та краями смешно оттопыривает мясистые уши.
– Прими, боярин, - один из гвардейцев протягивает мне ножны с саблей, и я только тут соображаю, что отправился на схватку с врагом с голыми руками.
С благодарностью принимаю саблю и с сомнением беру ружье, которое снимает с плеча гвардеец.
– Заряжено, - предупреждает он, поправляя на плече еще два ствола.
Никаких боеприпасов к ружью не получаю, да оно и понятно - времени на перезарядку, скорее всего, не будет. Это если не принимать во внимание тот факт, что я не умею заряжать эти доисторические ружья. Зато в качестве дубинки в моих руках оно будет, пожалуй, эффективнее сабли.
Ожидал, что снова придется пробираться по колено в снегу, но идем по хорошо утоптанной тропе.
Интересно, десять верст это сколько километров? По любому не мало. Помнится, Евлампий Савин говорил, что усадьба находится в десяти верстах от места засады. Получается, что на полпути в обратном направлении.
Что же все таки произошло, пока я спал? Куда девались все бандиты? Появляется мысль расспросить идущего рядом гвардейца, но из-за быстрого шага и так уже начинаю сопеть, как паровоз. Пытаюсь дышать в такт шагам, как когда-то учил дядька - на два шага вдох, на три выдох, и постепенно втягиваюсь в марш.
Примерно через час ходьбы пыхтят уже все, но темпа не сбавляют. Еще немного такого марш-броска по вечернему, или уже ночному лесу, и спасители из нас будут, мягко выражаясь, сомнительные.
Однако проходит еще около часа, а мои спутники как пыхтели, так и пыхтят, и не думают сбавлять шаг.
Но вот потянуло дымком. Вскоре выходим на опушку, и останавливаемся в густом подлеске. Перед нами открытое пространство, поросшее редкими молодыми деревцами. На небольшом взгорке высокий частокол, за которым на фоне звездного неба темнеет крыша дома.
Прислушиваемся - не доносится никаких звуков. Но в этом нет ничего странного - мороз заметно усилился, и это обстоятельство не располагает к ночным прогулкам. А может, затаились и ждут боярина? Высказываю эту мысль вслух.
– Митрофан Игнатич давно уже приехать должен, - не соглашается Федор.
–
Ну на сколько могли холопы с нянькой его опередить? Ну, на час, не более. А сколько прошло, пока этот Гринька до пасеки добежал, да пока мы сюда добрались? Нет, ежели чего в пути не случилось, то здесь уже боярин.
– Жив ли?
– непонятно кого спрашивает князь.
Стимулируемый Алексашкиными оплеухами, Гринька рассказывает о расположении построек внутри усадьбы. Оказывается заброшенная в последнее время дорога подходит с противоположной стороны. Соответственно с той же стороны расположены ворота. Но и с этой стороны есть небольшая калитка. К ней и ведет протоптанная в снегу тропка, по которой привел нас незадачливый проводник. С той стороны калитка выводит в длинный сарай, возможно использовавшийся ранее как хлев. На вопрос, есть ли караульный у входа, Гринька пожал плечами и сообщил, что когда он уходил, то стояли двое хлопцев. Но по такому морозу вряд ли кто будет мерзнуть в холодном сарае.