Игра с судьбой (продолжение темы "Рекрута")
Шрифт:
– И куда ж подашься, коли один сбежишь?
– с усмешкой спрашивает князь.
– Да в первую попавшуюся деревеньку. Найду там какую-нибудь добрую вдовушку, жаждущую мужской ласки. Я ж всю жисть в монастыре провел. У меня этой ласки знаете сколько нерастраченной? Ого-го!
– Ишь ты, раскатал губищу, - прервал Федор.
– Хлебни вон водицы да поостынь.
– При упоминании о водице ощущаю сильную жажду и облизываю пересохшие губы. В стороне, куда кивнул боярин, замечаю темный силуэт, напоминающий бочонок. Подхожу на четвереньках,
– А кто такой этот Евлампий Савин, - спрашиваю, напившись.
– Лет десять назад государь Федор Борисович лишил его и весь его род дворянского звания, - объясняет Светлейший Князь.
– Под началом Савина южное порубежье находилось. Так он, вступив в сговор с крымским ханом, продавал в полон русских людей целыми деревнями.
– Это как же так?
– Пропускал крымчаков, а потом отправлял погоню по ложному следу, заранее подготовленному.
– И за это его только дворянства лишили?
– Поймали бы, так повесили, аки вора. Да только не слышно о нем ничего было доселе.
– Ясно. А как же вас-то живьем взяли, после того, как этот, кх-м, Александр врезал мне в челюсть?
– Услышав, что меня нужно взять живым, я договорился с Савиным, мол, сдамся, ежели остальным тоже жизни сохранят, - пояснил князь.
– Любопытный я, понимаешь ли. Захотелось очень узнать, зачем это Бельские меня живым видеть захотели. Так это оказывается твоя выдумка?
– Тише ты, Петр Алексеич, - шикаю, кивая на дверь.
– Ты еще будешь Светлейшему Князю указывать?!
– изловчившись, Алексашка пинает меня в плечо и я кубарем отлетаю в сторону.
Князь что-то кричит денщику, но я не слушаю, бо поглощен появившейся мыслью. Мысль гениальной не назвать, но, лучше хоть какая-то, чем вообще никакой.
Через четверть часа князь с одним из гвардейцев устраивается слева от входа, Федор с другим гвардейцем - справа. Меньшиков, встав напротив меня, бьет кулачищем по левой ладони, сопровождая сочные шлепки громкой руганью. Я же, опершись спиной о дверь и колошматя в нее ногой, кричу классическое:
– А-а! Спасите! Помогите! Хулиганы зрения лишают! А-а!
Снаружи слышатся крики и скрип снега под быстрыми шагами. Наконец, кто-то стучит прикладом в дверь, дабы привлечь внимание.
– А ну, геть от дверей, не то стрелять будем!
– слышится крик пана Чиниги.
Мы с Алексашкой отходим в сторону. Он замолкает, а я продолжаю жалобно скулить, будто побитая собака.
С той стороны выбивают подпиравшее дверь бревнышко, и та отворяется. В ярко освещенном проеме тут же появляются два черных ствола, направленных в глубину сарая ружей. Бандиты слепо щурятся, ничего не видя внутри после яркого солнца. Я тоже мало что вижу после темноты, но, понимая, что все зависит от скорости действия, всматриваюсь наружу до рези в глазах. Сквозь выступившие слезы все же различаю стоящих напротив генерала и пана Чинигу. К ним и шагаю, согнувшись, жалобно поскуливая и слепо шаря перед собой.
– А-а. Они мне глаза выбили-и. А-а-а, - размахивая руками, будто боясь на что-нибудь наткнуться, как бы невзначай отвожу стволы ружей в стороны, и за них тут же хватаются цепкие руки товарищей и вдергивают ружья вместе с владельцами внутрь сарая.
Я в это время уже делаю шаг к генералу, опять же, словно сослепу оттолкнув Чинигу.
– А-а-а, я ничего не ви-ижу-у. А-а-а, - в очередной раз изображая слепоту, натыкаюсь вытянутыми руками на Евлампия, хватаю левой за правый рукав полушубка, правой - за меховой воротник и, дернув на себя, бросаю генерала через бедро в сторону дверного проема, где уже застыл в ожидании гостя княжеский денщик.
Рядом, кроме привычно офигевшего пана Чиниги, никого нет. Однако по всей обширной поляне бродят не менее десятка вражеских солдат. Поэтому решаю поскорее вернуться в сарай. Уж теперь-то с таким заложником шансов на освобождение всяко больше.
Но вот же незадача, как только делаю попытку захлопнуть за собой дверь, в нее тут же вцепляется, выпучив глаза, вислоусый.
– Це ж пан генерал, - бормочет Чинига, словно бы пытаясь меня образумить.
– Вин же мине голову снесет.
– Да? Ну, заходи и ты, - отпускаю дверь, вовремя схватив за шиворот потерявшего равновесие пана, и запихиваю его вслед за генералом в темноту сарая. Там чье-то, скорее всего Алексашкино, хэканье сливается с глухим ударом.
Наконец-то закрываю дверь, приветливо махнув остановившейся троице бандюков, среди которых узнаю незадачливого Панаса.
Опять ничего не вижу в темноте. Только слышу возню и усердное сопение - пленники вяжут пленителей.
Пытаюсь сообразить, как запереть дверь, но ничего в голову не приходит - открывается наружу, значит изнутри не подпереть, а вместо ручки используется какой-то косой сучок.
К сараю подходят. Судя по звуку шагов, несколько человек. Стук в дверь.
– Пан Чинига, - слышится чей-то встревоженный голос.
– Вы там, чи не?
– Нет его тут, - отвечаю раздраженно.
– Они с генералом через другой вход ушли.
– А-а, - понятливо протягивает голос за дверью, но тут же понятливость сменяется недоумением: - Через який другий? Це хто гутарит? Пан Чинига, вы здесь?
Дверь пытаются открыть, но я, вцепившись в заменяющий ручку сучок, упираюсь ногой в косяк.
– Панас!
– ору, вспомнив, что видел знакомое лицо.
– Панас!
– Чого?
– парень действительно оказывается рядом.
– Пан чинига наказал, чтобы ты встал у дверей и никого не впускал, покуда они с генералом не выйдут. Понял?
Снаружи начинают о чем-то переговариваться. В голосах сквозит явное сомнение. Похоже, никто не заметил, как я бросил генерала, иначе действовали бы решительнее.